Одним прекрасным летним утром Сюзан Дельгадо галопом неслась по Спуску на двухлетнем буланом жеребце Пилоне. Ветер осушил слезы на ее щеках и растрепал волосы. Она сжала бока Пилона сапогами, понуждая его прибавить скорости. Пилон прибавил. Уши его прижались к голове, хвост встал трубой. Сюзан, в джинсах и старой, чересчур большой для нее рубашке цвета хаки (одной из отцовских), которая и послужила причиной этой бешеной скачки, наклонилась вперед, чуть приподнявшись над седлом. Одной рукой она держалась за рог передней луки, второй поглаживала сильную шелковистую шею жеребца.
— Еще! — прошептала она. — Быстрее! Прибавь, мальчик!
Пилон подчинился. Она даже не подозревала, что он может развить такую скорость.
Они мчались вдоль верхней границы Спуска, и она видела его изумрудно-золотой простор, далеко-далеко переходящий в голубизну Чистого моря. В другой день этот великолепный вид и пахнущий морской солью ветерок подняли бы ей настроение. Сегодня ей хотелось слышать лишь топот копыт Пилона и чувствовать, как перекатываются под ногами его мышцы. Сегодня ей хотелось убежать от собственных мыслей.
И все потому, что она спустилась вниз в старой отцовской рубашке.
2
Тетя Корд стояла у плиты в домашнем халате, но с уже уложенными волосами. Она сварила себе овсяную кашу; наполнила тарелку и понесла к столу. Едва тетя повернулась к ней с тарелкой в руках, Сюзан поняла, что без очередной ссоры не обойтись, губы Корделии пренебрежительно дернулись, она неодобрительно глянула на апельсин, который чистила Сюзан. Тетя все еще злилась из-за серебряных и золотых монет, которые уже могла бы держать в руке, если б не эта идиотка-ведьма, объявившая, что Сюзан до осени должна ходить в девственницах.
Но главная причина заключалась в другом. Проще говоря, они до смерти надоели друг другу. Деньги стали не единственным разочарованием тети Корд. Она-то рассчитывала, что еще этим летом станет полноправной хозяйкой домика на Спуске… разве что согласится иногда делить его с мистером Элдредом Джонасом, к которому Корделия воспылала самыми теплыми чувствами. А вместо этого они по-прежнему проживали в городском доме вдвоем, женщина, которой осталось совсем немного времени, чтобы распрощаться с месячными, тощая, с постной улыбкой на постном лице и крошечной грудью, едва заметной в платьях под горло с высоким воротником (шея, как часто говорила она Сюзан, первым делом выдает возраст), волосами, теряющими каштановый блеск под напором седины, и юная девушка, умная, пышущая здоровьем, выходящая на пик своей красоты. Они терлись друг о друга, как кремень и огниво, каждое слово могло вызвать искру. Удивляться этому не приходилось: мужчина, сила любви которого заставляла их любить друг друга, ушел.