— И она хранительница печати!
— Моя печать? — заволновалась Элевсия, вставая. — Вы думаете, что кто-то взял мою печать? Срывательница печати?[36] При помощи моей печати можно сделать все… отправлять секретные послания в Рим, королю, узаконивать акты и даже смертные приговоры… что еще…
— Когда Бланш не пользуется печатью, чтобы удостоверить маловажные документы, которые она подписывает от вашего имени, облегчая вашу задачу, где вы ее держите?
— В несгораемом шкафу, вместе с конфиденциальными документами.
В тот самый момент, когда Элевсия произносила эту фразу, ее обожгла одна мысль. Аннелета, несомненно, заметила смятение аббатисы, поскольку продолжала настаивать:
— Печать по-прежнему там?
— Нет… Да, конечно, я в этом уверена, — сказала аббатиса.
Элевсия положила руку на грудь и немного успокоилась, прикоснувшись к толстой цепи, на которой висел ключ. С ним она никогда не расставалась.
Внезапное изменение тона насторожило Аннелету. Она смотрела на аббатису и ждала продолжения.
— Несгораемые шкафы аббатств всегда запираются на три ключа в целях безопасности. Дверной механизм приходит в движение лишь в том случае, если все три ключа поворачиваются одновременно. По традиции один ключ хранится у аббатисы, второй — у хранительницы печати, а третий — у приора.
— А поскольку Бланш — хранительница печати и приор, значит, у нее было два ключа?
— Нет. Наша благочинная стареет душой и телом, и это вынудило меня отобрать у нее один из ключей. Я доверила его нашей экономке, которая зависит непосредственно от меня. По занимаемому ею иерархическому положению она имеет на это право.
— Этой желчной Берте де Маршьен, которой я не доверила бы свою жизнь!
— Как вы можете такое говорить, дочь моя! — начала бранить Аннелету Элевсия.
— А что? Разве мы не отбросили в сторону любезности, требуемые правилами приличия? Я не доверяю этой женщине.
— Я тоже, — призналась аббатиса. — Впрочем, она не единственная.
После минутного колебания Элевсия рассказала Аннелете о сцене, невольной свидетельницей которой она стала несколько недель назад: о разговоре между Эммой де Патю, учившей детей, и Никола Флореном, которому она была вынуждена предоставить в аббатстве кров.
— Эмма де Патю разговаривала с инквизитором, присутствие которого мы едва терпели? — повторила ошеломленная Аннелета Бопре. — Он воплощение зла, он один из наших врагов. О чем они могли говорить? Где она с ним познакомилась?
— Не знаю.
— Нам надо проследить за ней. Но сейчас нужно как можно скорее проверить, не украли ли ключ у нашей благочинной.