— Это я нашел под диваном в квартире Добычина,— сказал Ларин.
Соловец и Дукалис не сразу поняли ход мысли своего коллеги.
— Ну и что дальше? — спросил Дукалис.
Ларин отхлебнул сок из стакана.
— Ты Ильфа и Петрова в детстве читал?
— В детстве нет. А в юности читал,— ответил Дукалис.
— Что именно?
— «Двенадцать стульев».
— А еще?
— Еще... «Золотой теленок».
Соловец соображал быстрее своего тучного коллеги.
— То есть ты думаешь,— обратился он к Ларину,— что этот Добычин, как Корейко, свое добро на вокзале в камере хранения держит?
— Правильно,— кивнул Ларин.
За столом наступила пауза.
— Какие там условия хранения? — спросил Дукалис.
— Каждые сутки камеру нужно перезаряжать,— ответил Ларин.— Я вот что думаю. Надо установить там наблюдение. Если ценности на вокзале, то в течении суток Добычин появится.
— Этого недостаточно,— добавил, соглашаясь, Соловец.— Надо установить наблюдение и за театром.
— А что скажем Мухомору? — спросил Дукалис.
— Пока ничего,— ответил Соловец.— Если спросит, то скажем, что проводим оперативные мероприятия.
Дукалис разлил остатки водки по рюмкам. Милиционеры молча чокнулись, выпили и доели остатки мясного салата.
На следующий день оперативники приступили к осуществлению задуманной ими операции. Милицейские «Жигули» подъехали к театру «На Неве» и встали недалеко от служебного входа. В машине сидели Соловец и Волков.
На Московском вокзале в зале с автоматическими камерами хранения была установлена видеокамера Ларин и Дукалис находились возле монитора в одном из служебных помещений. По рации оперативники поддерживали связь между собой.
Когда гардеробщик зашел в театр, Соловец включил рацию.
— Андрей, прием,— сказал он.
— Слушаю,— отозвался Ларин.
— Он в театре.
— Понял. Ждем сигнала.
В театре «На Неве» в тот вечер давали пьесу Островского «Волки и овцы». Это был самый посещаемый спектакль сезона в театре. Пьесу поставил Ветрянский, он был отнюдь не юноша, но среди прочих «молодых» режиссеров, чей средний возраст близок к пятидесяти, он казался мальчиком. От других режиссеров его отличала длина волос и длина спектаклей. Ветрянский носил огромную черно-седую шевелюру, а произведения его были такими длинными, что редкий зритель досиживал их до конца. Средний спектакль режиссера длился четыре — четыре с половиной часа. За это время зритель успевал и уснуть, и проснуться, и несколько раз посетить театральный буфет. У Ветрянского были поклонники и ученики, пытавшиеся отращивать волосы на манер учителя. Критики любили режиссера. В его спектаклях, которые никто не видел от начала до конца, можно было отыскать все: и мировую скорбь, и философский взгляд на жизнь. Но особенной любовью Ветрянский пользовался у девушек — журналисток, берущих интервью у театральных деятелей для телевидения или прессы. На экране или на фотографии в газете режиссер выглядел полудемоном и полупророком.