— Ты спрашивал меня об этом в день его смерти, — раздраженно ответил Прайем. — Еще раз отвечаю — да. Он сказал, что не уедет с ипподрома, пока не заберет для тебя какой-то пакет. И я же его тебе передал, разве не помнишь? Привез его в Бродвей, потому как ты забыл его в машине, в кармане плаща… Что ж, Джерард, до завтра. Кланяйся от меня Бон-Бон.
И опять же, в тот вечер Эдди Пейн сообщил мне, что, как он ни пытался найти себе на четверг замену на ипподроме, у него ничего не вышло и он не сможет быть на похоронах. Я-то знал, что в этом случае найти подмену ему было проще, чем если бы речь шла о похоронах его родной бабушки.
И снова в тот же самый вечер (хотя об этом я узнал уже потом) дочь Эдди Пейна, Роза, объяснила небольшой шайке жестоких подонков, которых полностью себе подчинила, как вытрясти из Джерарда Логана тайну, которую он узнал на скачках в Челтнеме.
В первый четверг января я, Прайем Джоунз и четверо жокеев внесли гроб с телом Мартина в церковь, а потом опустили в могилу. Солнце играло на заиндевевших деревьях. Бон-Бон походила на тень, Мариголд была относительно трезвой, а четверо детей стучали кулачками по гробу, будто надеялись разбудить отца. Ллойд Бакстер произнес короткую, но достойную надгробную речь. Весь мир скачек — от распорядителей Жокейского клуба до рабочих, меняющих дерн, — теснился на церковных скамьях, а потом заполонил продуваемое ветрами кладбище. Последние почести были отданы.
После того как сотни пришедших на похороны отбыли, я подошел к Бон-Бон попрощаться.
— Побудь у нас еще одну ночь, — попросила она. — У вас с Уэрдингтоном дети как шелковые. Пусть хоть еще одна ночь пройдет спокойно.
Я согласился. Уже за полночь, когда все спали, я сидел в кабинете Мартина и сосредоточенно думал о нем. Близких друзей не бывает много. Все наперечет. Размышлял я и о видеокассете, о том, что он мог на нее записать. Я не представлял, что за тайна могла требовать столь тщательного сбережения, но понимал, что Бон-Бон смогла бы держать язык за зубами лишь до первого разговора с лучшей подругой.
Я решил, что пора проверить, заперты ли двери на улицу, и лечь последний раз поспать в доме Мартина. Несколько недель назад я дал ему почитать пару книг о старинной технике стекольного дела, и, поскольку они лежали на столе у дивана, я подумал, что самое время их забрать. Одна из вещей, которых мне будет недоставать больше всего, — постоянный интерес Мартина к старинным, сложным по исполнению чашам и кубкам.
Утром, прощаясь, я упомянул, что забрал книги.