Но и эти смиренные и утишающие гнев слова не возымели на цесаревича никакого воздействия. Правда, выяснив, что Тилли отправилась в Дерпт, он несколько смягчился и бросил мимоходом великой княгине:
— Напиши от своего имени Салтыкову. Пора Христофору дать генерала. Пенсион повыше будет.
Великая княгиня, не теряя времени, отправила в Южную армию нежное послание Салтыкову, в котором ходатайствовала о присвоении Бенкендорфу очередного чина.
Гордая Тилли из Дерпта не просила о помощи. Великая княгиня сама вызвала из Байрейта ее сыновей и решила поместить их в пансион аббата Николя. Особенно ее удручала необходимость продать дом Бенкендорфов в Павловске. Вместе с исчезновением гнезда рушилась последняя надежда на возвращение, но дом нельзя было оставить за собой. Тилли страшно нуждалась в средствах. Жизнь в Дерпте стоила дорого, дороже, чем могла себе вообразить великая княгиня. Кроме того, связь с Тилли слабела с каждым месяцем, письма перехватывались, и великая княгиня чувствовала, что муж по-прежнему недоволен и стремится перерезать последнюю ниточку, соединяющую подруг.
Опала, постигшая Бенкендорфов, вызвала отрицательную реакцию в Монбельяре, где надеялись, что завязавшаяся дружба между Карлом — младшим братом великой княгини — и ее сыном Александром в будущем принесет плоды. Тилли всячески лелеяла первые ростки сближения, и в Монбельяре ее за это очень ценили, отдавая отчет, что значила для Софии Доротеи поддержка умной, энергичной и деловой Тилли. Тилли не боялась, что ее упрекают в создании другой — немецкой — партии. Верность государям — вот ее девиз. Кто служит государям, тот русский, тот служит России. У русских, естественно, существовала иная точка зрения.
Разврат, о котором до сих пор сплетничают
Когда грянул гром, семья герцога Фридриха Евгения не отвернулась от Тилли, настойчиво приглашая ее возвратиться в Этюп, особенно после смерти Карла. С таким трудом налаженные связи обрывались коварной и злой судьбой. Тилли всячески способствовала развитию отношений между великим князем Александром и герцогом Карлом неспроста. Таким образом увеличивалось европейское влияние при русском дворе. Тилли пыталась придать всему строю жизни в Павловске монбельярский — культурный и гуманитарный — оттенок, в противовес тому, что заимствовали в Гатчине от Пруссии. Бесконечные воспоминания о юности, веселых балах и остроумных беседах, о чтении вслух Göthe и Wieland’а, о посещении Этюпа любезным и просвещенным австрийским императором Иосифом II, который вполне оценил живость и точность замечаний Тилли и оказывал именно Бенкендорфам позднее в Вене разные знаки внимания, совершенно игнорируя женскую половину свиты цесаревича и великой княгини — Нелидову, Борщову и даже супругу Салтыкова, впрочем, довольно бесцветную даму, — все это и многое другое совершенно выводило цесаревича из себя, усугубляясь непременным мельканием имени драгоценной Катеньки. Он становился невыносимо груб и жесток. Срывал злость на гатчинских офицерах. Равнодушно смотрел на то, что Аракчеев, оттеснив Штейнвера, наводил сверхпалочную дисциплину, иногда и собственноручно расправляясь с нижними чинами. Цесаревич не умел отделять дела государственные, то есть дела Малого двора, от дел личных, семейных и даже интимных. Он знал, что великая княгиня нарушает его запреты и продолжает переписываться с Тилли, получая весточки из Дерпта через Плещеева. Однако когда дом Бенкендорфов продали, он смягчился, тем более что Тилли отправилась в Монбельяр, приглашенная герцогом Фридрихом Евгением и герцогиней Доротеей, а перед ними не хотелось выглядеть зверем и диким варваром. Герцог относился к Тилли по-отечески, а она его в письмах называла monseigneur’ом