— А как ее деятельность сообразуется с интересами России?
— Произносимые там речи, — сказал с энтузиазмом будущий великий историк военной славы русских, — исполнены пламеннейшей любви к Отечеству. Говоренные на другой день или накануне сражений, они производят в наших душах самые благородные порывы! Вот что я могу вам ответить с превеликим удовольствием на ваш вопрос, Александр Христофорович. Да что беседовать! Пойдемте, и вы убедитесь сами.
Бенкендорф наконец решился. Заседание произвело на него глубокое впечатление лишь восторженным исполнением песни, клеймящей корсиканца. Прусские и русские офицеры, собравшись возле круглого стола, после краткого обмена мнениями по поводу недавних военных событий взялись за руки и запели, каждый на своем языке, патриотическую песню:
Уже дракон без крыл геенны
бежит, низринут, по земле;
его надежды не свершенны;
вселенная, восстань, внемли!
Не Бог он — червь пред Всемогущим;
он прах, ничто пред Вездесущим;
где гений славы, где кумир,
пред коим изумлялся мир?
В ничтожество стремглав валится
и вскоре, падши, истребится!
Многие прусские офицеры пели по-русски, хорошо зная язык армии, где они когда-то служили.
Но это уже было позднее, когда он расстался с бароном Нольде, которого после перехода через Неман по дороге на Данциг зарубили французские уланы в ночной стычке.
А война снова поглотила Бенкендорфа. Неясные воспоминания о берлинской встрече, звук торжественной боевой песни и крепкие рукопожатия остались до поры до времени неоплаченным залогом, который остался в тайниках души. Однако перед собой он часто видел железный крест, укрепленный на белой стене комнаты, погруженной в полумрак.
Еще в Смоленске Бенкендорф получил распоряжение поступить под команду генерал-лейтенанта графа Голенищева-Кутузова и во главе отдельного отряда преследовать французов до Немана и дальше, перекрывая пути отступления маршалу Макдональду и по возможности быстрее идти к Тильзиту.
Зима 1813 года выдалась чрезвычайно суровой. Великая армия пришла в полный упадок после отступления из России и оказывала сопротивление из последних сил. Сам корсиканец чувствовал себя дурно. А это действовало на его маршалов, генералов и солдат расслабляюще.
Великая армия держалась на одном человеке, и если бы судьбе было угодно отдать Наполеона в руки адмирала Чичагова на Березине, война тут же окончилась бы и беспорядочные толпы разбитого и истощенного войска затопили бы Европу.
В Орше наступил перелом — некогда непобедимый, а сейчас сломленный усталостью и морозами Наполеон сжег собственный архив, понимая, что история его жизни приняла иной оборот. Он боялся быть схваченным и не желал, чтобы драгоценные документы попали к императору Александру. Адмирал Чичагов получил полную возможность взять корсиканца в плен, успев раньше французов подойти к Березине, захватить мосты, переправы и овладеть левым берегом. Надо отдать должное корсиканцу — он приблизился к последней черте в авангарде отступающих войск, пешком, опираясь на палку, совершенно не думая о том, что через несколько дней оставит армию и стремглав бросится в Париж.