— Ты не можешь представить, как тяжело ощущать себя жертвой. Император великолепен и не может как мужчина не нравиться, но он далек от моего идеала, а вместе с тем отношения с ним требуют огромного напряжения. Актриса находится на сцене всего два-три часа, а я целый день. Ведь никогда не знаешь, что тебя ждет через минуту. В России любая прихоть императора мгновенно выполняется, и если он пожелает объявить день ночью — лакеи тут же опустят шторы, зажгут свечи, и найдется десяток дураков, которые с пеной у рта начнут утверждать, что наступила полночь. Тебе сложно это представить, ибо власть английской короны не распространяется на смену времени суток.
Конечно, божественная Амалия была в чем-то права. Она умела различать и ценить человеческие характеры, умела отдавать должное мужскому уму и одаренности. Заинтересованность Пушкина она, например, встречала с доброй улыбкой, одновременно давая понять, что была предметом увлечения другого поэта, и с нее предостаточно. Вместе с тем она понимала значение Пушкина и стихи Тютчева передала князю Ивану Гагарину, племяннику русского посланника в Мюнхене, присовокупив:
— Только для Пушкина и его «Современника».
Тютчев сумел бы легко опубликовать стихи в другом органе: в «Северной Пчеле» или альманахе «Утренняя заря». Но остался ли при том Тютчев Тютчевым?
Мюнхен — эти немецкие Афины, Генрих Гейне и его лучший друг Тютчев выработали у нее вкус, который не поддавался изменениям климата. После пожара в Зимнем Аничковский дом стал центром придворной жизни. Вечером 17 декабря в год смерти Пушкина на балете «Сильфида» с участием Тальони в Большом театре император узнал, что Зимний горит. Он послал за Бенкендорфом и велел генерал-адъютанту Самсонову:
— Поезжай туда. Прикажи обер-полицеймейстеру, чтобы мой кабинет был перевезен в крепость. А я приготовлю императрицу!
Император никогда не терял присутствия духа. Через полчаса площадь оцепили преображенцы и измайловцы. Императрица прильнула к окну гостиной в доме графа Нессельроде, откуда было хорошо видно, как государь распоряжается тушением пожара. Всю Дворцовую площадь, здание Главного штаба и окружающие дома заливал оранжевый свет. За кольцом солдат молчаливой стеной стоял народ, скинув шапки. Император, Бенкендорф и ближайшее окружение пробились сквозь пелену дыма внутрь. Сначала господствовала неразбериха. Солдаты срывали рамы и зеркала со стен. Министр двора князь Петр Михайлович Волконский во главе солдат из дворцовой команды вломился в бриллиантовую комнату, чтобы спасти коронные драгоценности. Постепенно император овладел положением. Главную заботу составляло уберечь солдат и пожарных от гибели.