Мгновенно хлынула кровь, оборванный вопль, затем — пустота: останки распались на составные части.
Волосы, плоть, кровь, кости.
Мизинчик уронила кокос. Он упал на землю с отвратительным грохотом.
— Это было мое жертвоприношение. — 1Ъ-лос был близко, совсем близко.
Мизинчик открыла глаза.
Авни стояла прямо перед ней: сари охватывало ее тело, точно пламя, затеняя лицо. Она была босая, ступни в пыли и грязи, а единственное украшение — серебряное колечко на пальце ноги. Руки мускулистые, с татуировкой — священной меткой, позволяющей вступить в обиталище Господа. «Годхун али ки чоруни? — спросят ее у небесных врат. — Есть ли на тебе метка 1осподня, или ты прокралась тайком?» На поясе у нее висела острая серповидная койта.
— Мне пришлось отдать жизнь, дабы обрести некие способности. А потом я ждала тринадцать лет, прикованная к платформе, у которой погибла, — прошипел скрипучий голос. — Но там я была не одна, а с другими эфемерными душами из мира иного.
Судно сильно качнулось. Мизинчик попятилась.
— Я сроднилась с ними, ведь границы плоти больше не мешали нашему слиянию, — продолжала Авни, — но у меня было лишь одно истинное желание.
Ее взгляд упал на расколотый кокос, валявшийся на палубе.
— Я бросаю их в море, — призналась она, показав на другие кокосы, что катались по корме, точно мраморные шары. — Чтобы забыть навсегда.
Затем, швырнув еще один кокос за борт, она снова повернулась к Мизинчику.
— Был один мальчик, разносчик чая по кличке Псих. Я вселилась в него в тот самый день, когда умерла. А потом стало проще: наркоман, сумасшедший, бедняк — любой человек с ослабленной защитой.
— Но зачем?
Авни захохотала: словно беспощадный ветер взвыл над пустынным океаном.
— Я тренировалась, чтобы пробраться в бунгало, когда придет срок. Мне нужно было вселиться в тело того, кто живет в бунгало, чтобы туда впустили мой дух.
Мизинчик отступила на шаг, сердце бешено заколотилось.
— Так, значит, это ты была в лодке! Это ты вселилась в Милочку!
— Я черпаю силу из нечистой менструальной крови. Я так долго прождала на тамаринде. Твоя Маджи уже старая, у нее больше не бывает кровотечений. Парвати беременна. Ты — еще девочка. А Кунтал… Я никогда ее не оскверню. Оставалась только одна Савита. Поэтому я все ждала и ждала ее месячных, ждала, когда она выйдет из бунгало. А потом к дереву подошла Милочка. И она была так прекрасна, так чиста, с таким открытым сердцем. Мне захотелось ее — пусть ненадолго. Но у нее тогда не было месячных, и пришлось найти другой способ.
— Ты взяла ее, но хотела меня! — воскликнула Мизинчик и закрыла рукой рот.