Призрак Бомбея (Агарвал) - страница 225

На первую страницу

Гулу молча собрал разбросанные чемоданы и уставился на Мизинчика вытаращенными, перепуганными глазами.

Мизинчик попыталась сделать шаг, но застыла как вкопанная. В ушах звучал последний шепот призрака: «Услышь меня».

На глаза навернулись слезы, и Мизинчик разрыдалась, оплакивая судьбу младенца, родившегося хиджрой. Она встречала хиджров всю жизнь — их загадочные фигуры, как тогда в кафе «Эм-пресс», оскорбляли естественный порядок вещей. Принадлежи они хоть к высшей, хоть к низшей касте, им все равно суждено стать отверженными, и несчастным не приходится рассчитывать на людское снисхождение.

Мизинчик глубоко вздохнула и вздрогнула, припомнив, что сама участвовала в этой злосчастной эпопее.

Ведь и она отворачивалась от правды — от мира возможного. Поддалась притягательному соблазну сплоченности.

Мизинчик украдкой потрогала журнальный снимок матери, прикрепленный к краю ду патты.

А потом, вытерев слезы, вздернула подбородок:

— Домой, Гулу, отвези меня домой.

Эпилог

Каждое утро Мизинчик вставала пораньше и помогала бабке обойти бунгало, наматывая по пять, а то и по десять кругов, после чего Маджи удалялась на молитву в комнату для пуджи. Со временем Маджи несколько окрепла и даже заговорила, но никогда не пыталась снова встать во главе семейства. Большую часть времени она проводила в своей темной спальне или в комнате для пуджи — вдали от пульсирующего сердца бунгало. Савита приказала разобрать богато украшенный трон Маджи и вынести его из зала, а сама принимала гостей, сидя на золоченом диване с толстой обивкой, привезенном из Европы.

Изредка заходила соседка Вимла Лавате — через главные ворота, как и подобает гостям, а не через тайный проход на заднем дворе, который по недосмотру вскоре зарос кустами и вьющимися лозами. Обе женщины, сломленные трагедией, уже не беседовали, как в былые времена. Для Маджи это было слишком тяжело, а Вимле просто нечего было сказать. Они молча утешали друг дружку своим присутствием да усердно пили чай, оставляя на дне фарфоровых чашек сахарный осадок.

Мизинчик продолжала ухаживать за бабкой почти так же, как раньше: писала письма, присматривала за комнатой для пуджи, передавала указания прислуге. Но по какому-то негласному уговору она занимала теперь более важное положение. Вернувшись в тот день в бунгало и решив побороться за собственную судьбу, она заявила о своих правах на законное место в доме Митталов. А потом долгими днями и ночами поражалась, как животворящие руки Маджи, принесшие ей самой столько радости и любви, могли причинить такие страдания.

Следующая страница