Джагиндер, в конце концов смирился со своей ролью в гибели ребенка. В тот день, когда родилась его дочь, Маджи пришла к нему и рассказала всю правду. Но он не захотел смотреть, не хотел верить, что у него родился такой урод.
«Что можно сделать?» — спросил он, прощаясь с мечтами о дочери: уже не будет ни свадьбы, ни приданого, ни внуков, ни нормальной жизни.
«Ее заберут хиджры. Мы можем скрывать это лишь временно. Ведь закон над ними не властен», — ответила Маджи.
«Нет! — поперхнулся он. — Лучше уж ей не жить вовсе».
Глаза их встретились, наполнившись беспредельной грустью и бессилием. Маджи прижала младенца к груди и вдохнула сладкий, молочный аромат его кожи. Она не видела иного выхода, иных возможностей.
Маджи вспомнила вдовую подругу детства.
«Этот ребенок не должен познать страданий — неумолимой жестокости мира», — сказала она, дожидаясь его согласия.
Джагиндера охватила тоска.
Он должен спасти ребенка от участи, которая хуже смерти.
И он кивнул.
Золотистую дупатту вынесли из дома вместе со старыми юбками Маджи, навсегда вычеркнув из их жизни. Шелковое воплощение Милочкиной судьбы, широкий прямоугольник ткани, хранивший затхлую память о любимой девушке, был слишком опасен для хрупкого сердца Джухи и слишком болезнен для разбитого сердца Нимиша.
Поэтому он исчез.
Исчез вместе с миллионами других историй, которые будоражат темную, бездонную, обнаженную душу Бомбея.
В марте, когда ласковая бомбейская зима окончательно уступила настырному летнему зною, Парвати родила. Из ее тела со следами трудной биографии колониализма, голода, сиротства, изнасилования, рабства — появился на свет ребенок: девочка с густыми волосами и кожей кофейного цвета, точь-в-точь как у матери. Парвати назвала дочку Аша — «надежда».
В первые дни жизни младенец беспрестанно кричал во сне, его крошечное личико морщилось от боли, а глазки никак не могли выжать слез.
Савита отправила Гулу за импортной микстурой от колик — знаменитым «вудвордсом».
— Это она прошлое вспоминает, — успокоила Парвати побелевшего Канджа, который дежурил с кастрюлей свежей укропной воды от вздутия. — Пусть попрощается с ним и облегчит душу.
Она засунула под матрас, где лежал младенец, железный ключ, чтобы помочь ему вступить в новую жизнь, наконец-то спрятав под замок страдания прошлой.
Через четыре дня ребенок, как по волшебству, успокоился, начал весело сосать грудь Парвати и спать глубоким, безмятежным сном. Иногда Кунтал вносила его на одеяле в зал, а сама прибиралась, и Аша осматривала комнату, словно хорошо ее знала.
Однако младенец не хотел идти к Маджи и визжал, даже если его просто к ней подносили.