– А! Подходи! – окликнул меня Джамшед. Я подошел, уселся между ним и дочерьми.
– Ноги не болят? – спросил он на чистом русском языке.
– Нет, уже нет…
– Повезло тебе, – продолжал Джамшед. – Если б не Хатема – так бы и погиб совсем.
– Какая Хатема? – спросил я, оглянувшись на девушек, имена которых я уже знал. Джамшед кивнул в сторону верблюдов.
– Хатема кусок брезента заметила, подошла и стала тянуть… Мы ее кричали-кричали, потом подошли и тоже увидели. Вот, вытащили тебя… Не всем так везет…
– Спасибо, – сказал я и бросил взгляд на верблюдов, одному, а точнее одной из которых я был обязан жизнью.
– Шел куда? – спросил Джамшед.
– Форт-Шевченко.
– А зачем пешком? Я пожал плечами.
– Путешественник? – снова спросил Джамшед. Я вздохнул.
– Хреновый из меня путешественник, – искренне произнес я после недолгой паузы.
– Почему, – не согласился Джамшед. – Сюда дошел, значит, уже путешественник. А чего один, без женщины?
– Нет у меня женщины…
Джамшед задумался, потом обернулся и посмотрел на своих верблюдов.
– А зачем тебе Форт-Шевченко? – Джамшед снова посмотрел на меня.
Потрескивал костер, быстро поедая все новые и новые искореженные веточки кустарника, который Джамшед не глядя скармливал ему. И дочери его сидели тихо и неподвижно, словно бы и не слушали разговор.
– Я из Киева, – заговорил я медленно, пытаясь ответить так, чтобы не обманывать, но и не раскрывать полностью цель моего путешествия. – Хотел посмотреть на места, где Шевченко служил…
– Ты украинец? – удивился Джамшед.
– Нет, русский. Но живу в Киеве, всю жизнь…
Джамшед закивал.
– Хорошо бы тебе с Акырбаем встретиться, – задумчиво покачивая головой, произнес он. – Акырбай про акына Шевченко много знает. Он с его родней дружил…
– С какой родней? – удивился я.
– С казахской родней… С прапраправнуком, пока тот не потерялся в Каратау. Там вроде и теряться негде, а пошел и пропал…
– Да не было у него ни сыновей, ни внуков, – сказал я довольно резко.
– Ну, жениться он, ясное дело, не мог. Солдатам не разрешено было. А сына ему одна казашка, дочь пастуха, родила… С тех пор род продолжался, и в нем все мужчины хорошими акынами были. И последний, который в Каратау пропал, тоже славный акын был. Очень хороший был акын… Еще в советское время мог на ходу любую статью из «Правды» стихами пересказать. Вот какой был акын! Я такого ни до, ни после не слыхал!
А дочери Джамшеда сидели неподвижно и молча, как сфинксы, и стало мне от этого как-то не по себе. Даже верблюды или верблюдицы – и те шевелились, фыркали, издавали какие-то звуки, а от Гули и Наташи – ни вздоха, ни дыхания. А мне вдруг так захотелось женский голос услышать. Тем более что слышал я, как они с отцом разговаривали, пока я в юрте лежал.