Их тихая семейная беседа, в которой я не услышал ни особой ненависти к себе, ни какой-то явной или скрытой угрозы, подтолкнула меня к тому, чтобы заговорить с ними. Я, как бы просыпаясь, громко вздохнул, поерзал, потом повернулся на другой бок, к ним лицом. Они молча смотрели на меня.
– Дывы, прокынувся! – выдохнул Петр.
– Добрый вечер! – сказал я.
– Добрый-добрый, – усмехнулся Петр и погладил свои усы. – А чого цэ ты такый вэсэлый?
– Чего веселый? Я не веселый…
– Нэ крычыш, нэ матюкаешся? – продолжал он.
Я пожал плечами.
Петро достал трубку, прикурил от костра.
– Якый-то вин нэ такый, – сказал обернувшись к Гале и выдохнув табачный дым. – Иого впиймалы, звъязалы, а вин «До-брый ве-чер» кажэ. Хиба так можно?
– Та можэ нормальна людына, – вступилась за меня Галя. – Нэ хочэ сварытыся, хочэ в мыри жыты…
– Атож, покы мы його нэ розвъяжэмо… А потим?
– Послушайте, – сказал я, уже утомившись слушать о себе в третьем лице. – Скажите, что вы от меня хотите, и разберемся…
Петр и Галя словно опешили от такого конкретного предложения с моей стороны. Они переглянулись.
– Ну, якщо конкрэтно, – произнес наконец Петр. – Я ось лопату листав – будэш копаты пид нашым нагля-дом… Ты ж знаеш, дэ копаты?
– «В трех саженях от старого колодца», – монотонно сказал я, вспомнив старый донос.
– Ну а дэ сам колодязь?
– «За ограждением форта».
– Нэмае там давно вжэ ниякого колодязя. – Петр проницательно смотрел мне в глаза, словно поймал меня на вранье. – Дывысь, покы нэ знайдэш тэ, що Тарас Грыгоровыч закопав – покою тоби нэ дамо!
– Хоть бы руки развязали на часок! – протянул я устало, понимая, что продолжать «конкретный» разговор уже не стоит.
– Нэ розвъяжэмо, нэ сподивайся! – сказал Петр. – Ось колы згадаеш, як знайты тэ мисцэ, тоди розвъяжэмо и дамо тоби лопату в рукы, щоб як Ленин на суботныку!!!
Я снова лежал на боку. Отекшие руки и ноги давали себя знать – они казались не частью моего тела, а каким-то привязанным ко мне балластом, мешавшим двигаться и чувствовать себя свободным. С неба опускалась темнота.
Потрескивал костер за моей спиной; у костра о чем-то перешептывались Петр со своей Галей. На душе у меня было противно. Рядом не было Гули, и почему-то все, с ней связанное, теперь казалось сном, а весь ужас сегодняшнего дня просто возвращением к реальности. Киевская реальность догнала меня, нашла и связала по рукам и ногам. И это была только часть той реальности, которая могла меня догнать. Не лучшая и не худшая, а просто часть. И вот я лежал на подстилке, подогреваемой снизу песком. Болели запястья, сдавленные веревкой, все тело ныло и ломило. Оставалось только сжать зубы и лежать в ожидании того момента, когда измученное тело заснет, и я забудусь вместе с ним. Где теперь моя Гуля? Куда она убежала? Лишь бы с ней было все в порядке.