С минуту мы молча грели руки. Отец Иван заговорил снова:
– Да, еще те немногие, что церковь посещали, чем-то сильно напуганы. Все, как воды в рот набрали. Никто ничего не бачив; яка церква, нема у нас ни якой церкви... Бред.
– Почему бред, – спокойно возразил я. – А иеговисты. Неужели ты думаешь, что они тут спокойно будут смотреть на то, как в их законной глухомани православная церковь появилась. Или будут тут интеллектуальные диспуты вести. Нет. Достаточно было посмотреть на перекошенное от злости лицо того корейца, что меня подвозил. Тут, батюшка, иллюзий никаких.
– Да нет здесь у меня иллюзий, – вздохнул отец Иван. – Неужели ты думаешь, что я прямо такой уж либерал. Просто я с крестом и анафемами не собираюсь тут бегать. Но то, что они, иеговисты, сектанты, тут, брат, сомнений быть не может.
– Более того, – продолжил я с видом знатока сектологии, – здесь, в глухомани, они могут быть и опасной сектой. Зачем им здесь городская дипломатия. К тому же смотри, возьмем корейцев иеговистов. Они имеют поля. А для местных тут вряд ли какая работа есть. Все ж наверняка развалено.
– Получаются, работодатели кто? Корейцы-иеговисты. Так что, думаю, им было не сложно зашугать людей церковных. Вдобавок, церковных без пяти минут.
– Соображаешь, – воскликнул отец Иван и рассмеялся, хлопнув меня по плечу. – Молодец, Дима, мозги есть. Я тоже об этом подумывал. А теперь, самое интересное! Староста у отца Василия так же был корейцем!
– Что ж, – пожал я плечами, – корейцы тоже спасаться хотят.
– Истинно так, но не здесь ли собака зарыта… Хорошо. Завтра сходим до одной певчей. Голова дал адрес. Она вроде как в небольшом конфликте с отцом Василием была. Может, что выясним… Ладно. Холодно… И кушать хочется.
Отец Иван порылся в своем дипломате и извлек на свет Божий пачку чая, луковицу и два засохших пряника.
– И это все?
– Все – сказал отец Иван. – Будем поститься. Как раз Великий Пост.
Мы выпили по чашке крепкого чая и съели по прянику. Однако вместо того, что б хоть немного насытиться, я, напротив, почувствовал острое чувство голода. Крепкий чай согрел и взбодрил организм. И вслед за оживлением телесной жизни пришло здоровое ощущение голода.
Но больше всего доканывал холод. Казалось, что он проникает в самую душу и там леденит чувства и мысли. Делает их вялыми и тупыми. А вместе с голодом еще и мучительно тупыми, животными.
Камин работал на полную весь вечер, но температура в нашей крохотной комнате не повысилась ни на один градус.
Весь вечер мы просидели над камином, не раздеваясь, в куртках. Однако чудо финской техники могло согреть лишь наши озябшие руки, а уже в спины нам дышал ледяной холод. Видимо стены общежития за короткую, но ветреную и холодную зиму успели промерзнуть до основания. Теперь прогреть их не так-то просто.