На краткий миг. Всегда только на один краткий миг.
— Мне не надо напоминать насколько быстротечно мое спокойствие, — пробормотал он, отмахиваясь от гнетущей мысли. Ему известно, как стремительно течет время. Год кажется днем. А день — минутой.
Все же порой и дни, и годы становились чем-то относительным для него. Просто еще одной условностью жизни для Повелителя Преисподней.
«Прыгай», — приказал демон Боли. Затем более настойчиво: «Прыгай! Прыгай!»
— Сказал же. Через пару секунд.
Рейес опять осмотрелся по сторонам. Зазубренные камни поблескивали в лунном свете, их окружали лужицы прозрачной воды, подернутые рябью от ветра. Туман вздымался точно пальцы призрака, подзывающего его ближе.
«Твой враг умрет, если ты вонзишь кинжал в его глотку, да», — мысленно сказал он демону, — «но покончив с ним, ты уже не сможешь смаковать предвкушение битвы».
«Прыгай!»
Приказ-рев, нетерпеливый и нуждающийся, как каприз младенца.
«Скоро».
«Прыгайпрыгапрыгай!»
Да уж, временами демоны напоминали скулящих человеческих детенышей. Рейес взъерошил свои запутанные волосы, вырывая парочку прядей. Он знал лишь один способ заткнуть рот своей второй половине. Повиновение. Зачем он вообще пытался противиться и наслаждаться моментом, он и сам не знал.
«Прыгай!»
— Может быть, на этот раз тебя отправят обратно в ад, — пробормотал он.
Надеяться никто не запрещал. Наконец-то он раскинул руки в стороны. Закрыл глаза. Нагнулся…
— Спустись оттуда, — услышал он голос позади себя.
Веки Рейеса распахнулись от непрошеного вторжения, и он замер. Восстановил равновесие, но не обернулся. Знал, зачем пришел Люциен, и стыдился взглянуть в лицо другу. Хотя воин понимал, с чем ему приходилось иметь дело из-за своего демона, но понимания для другого своего поступка он вряд ли дождется.
— Как раз намеревался спуститься. Уйди, и я покончу с этим.
— Ты знаешь, что я имел в виду, — в тоне Люциена не было ни намека на смех. — Мне надо поговорить с тобой.
Густой аромат роз внезапно наполнил воздух, пьянящий и свежий и столь не характерный для поздней зимы, что Рейес поклялся бы, что его перенесли на весеннюю лужайку. Смертный счел бы его гипнотическим, убаюкивающим, почти наркотическим, и сделал все, о чем бы ни попросил воин.
Рейеса же он просто раздражал. После тысяч проведенных вместе лет, Люциен должен был знать, что его аромат не имеет власти над ним.
— Поговорим завтра, — напряженно сказал он.
«Прыгай!»
— Говорить будем сейчас. После — делай, что заблагорассудится.
После того, как Рейес сознается в своем последнем преступлении? Ну, уж нет. Чувство вины, стыд и скорбь доставляют эмоциональную боль, но ничто из этого не смягчит его демона. Лишь только физические страдания приносят облегчение, именно потому Рейес всегда столь усердно оберегал свое эмоциональное самочувствие.