— Этого, — тянет Левинсон, — ты мне раньше не рассказывал. Что интересно, мне и Моран этого раньше не рассказывал. Позволь догадаться, он к тому времени уже успел обзавестись покровителем — и пошел к нему?
— Представления Ричарда Личфилда о правосудии… в достаточной степени совпадали с нашими. Во всяком случае, дело, которое обошлось бы мне довольно дорого, закончилось списанием по состоянию здоровья и переводом на преподавательскую работу. Я не испытывал особой благодарности — предпочел бы сам тонуть и сам спасаться, но Моран всегда был… гиперлоялен по отношению к тем, кого считал «своими людьми». Не следовало ждать от него иного. Так я подумал. Тогда.
— Ты почему мне все-таки ничего не сказал? Я-то был уверен, что ты приземлился здесь как я сам — почти по собственному.
— Потому что мне дали понять, очень ясно дали понять, что меня могли сдать только свои. Моран не знал, кто — но не сомневался, что кто-то был.
— Дурак, — говорит Левинсон.
— Не спорю. В общем, лет через пять я захотел уйти — преподавать не мое дело, и не спорь, не мое. Моран очень долго уговаривал меня остаться. А уговорил меня Личфилд. Напомнив о сроке давности, о том, что улики не уничтожены и о неблагодарности.
— Моран?.. — изумленно спрашивает Анаит.
— Он, кажется, сам и не заметил, что в своей преданности делу — университету — перешел некую грань, — морщится Шварц. — Нет, он едва ли просил надавить на меня. Наверняка он просто пожаловался на такую потерю. И я остался. Тепло, светло и мухи не кусают, в конце концов.
— И ты так и не пытался разобраться? Мы же, в конце концов, все здесь были… Я иногда тебе удивляюсь, все-таки. Ладно, практические соображения, но я бы, например, просто от любопытства помер бы, сидя и не зная. Дальше случился переворот — как я понимаю, ты пришел к Морану предупреждать об уходе — и в этот раз тебя начал шантажировать уже он? А какое колесико у него в голове отказало?
Господи, думает Анаит… если это так, то Моран угрожал Шварцу тем, что погубит его, возможно, себя, и еще двух человек.
— Он считал, что это я не всерьез. И что я могу пойти на таран просто из принципа, но не стану же я подставлять вас. Теперь это все получило новую окраску. После того как Личфилда так удачно снесли, разоблачение его методов и преступлений, которые он покрывал… Вот тебе и ненависть. Я многое пересмотрел за этот год, как ты понимаешь.
— И все еще считаешь, что это могли быть я или Саша? Или убедился, что она?
— Я был уверен. До сегодняшнего дня. Пока она его не убила. Вместо меня. Она должна была стрелять в меня или в инспектора. Простите, королева моя. Никто бы ей не дал выстрелить, конечно. А теперь я не понимаю — он ее тоже держал на крючке?