— Беру, — надменно выкатил Карп изо рта булыжник решения. — Вы стоите друг друга. Тебя, каторжник, ещё стеречь надо, кормить, а меч бросил на телегу, он едет себе, есть не просит. Хлопот меньше.
Работорговец двинулся в «Эльф и Петров», миновав Удава как пустое место. Щавель залюбовался, как расступается перед ним народ, будто шуга перед кораблём на хорошем ходу, такую работорговец гнал знатную волну властности.
Карп важно заплыл в кабак, оставленный под надзором парней. Поймал обеспокоенный взгляд Тибурона, устремлённый на меч.
— Волнуешься за своего дружка? — строго спросил Карп. — И правильно. Подвёл его под молотки Эвригей.
— Эврипидор, — машинально поправил колдун, перенявший от грека эту пагубную привычку.
— Эврипидору я тоже надрал задницу, — мрачно сообщил работорговец. — И Отморозку твоему здорово досталось.
— Он цел? — быстро, но деликатно спросил Тибурон.
— Если бы… — Карп угрюмо отвернул своё раздутое жало и поднялся в нумера, больше не проронив ни единого слова.
Поминали павших соратников допоздна, попутно славя новую победу Карпа. Парни, которым Щавель наказал держаться трезвыми, растаскивали назюзюкавшихся дружинников по матрасам. Хозяин выделил им обширную общую залу, в которой обычно дрыхли возчики. На ночь постоялый двор заперли, воинство объял греческий демон Морфей, обычно изображаемый на иконах лысым чёрным человеком в тёмном пенсне и длинном кожаном плаще. Жёлудь устроился на лежаке рядом с обозниками и слушал вполуха, как пьяненький Филипп подбирает на гуслях аккорды, сочиняя при этом сказ на актуальную тему:
— У холуя из рода Серых Сов Мажордома Снегиря было три сына — Квазимодо Зяблик, Крохобор Зимородок и Удав Отморозок. Двое умных, а третьим командовала сидящая возле уха летучая мышь…
Жёлудь заснул.
* * *
Михан ворочался. Из головы не шло, что прямо сейчас в конюшне на цепи сидит девка. Одна-одинёшенька, и заступиться за неё некому. Молодецкая удаль взяла своё. Парень тихонько обулся, прокрался по скрипучим половицам к чёрному ходу. Фишка отсутствовала, засов был отодвинут.
«Что ж такое делается! — после налёта „медвежат“ парню в голову придти не могло отлучиться с поста даже по сильной нужде, не найдя замену. — Самовольно оставил или… выманили?!»
Михан вытянул отцовский обвалочный нож, приготовился бить и осторожно толкнул дверь. Она отворилась, легонько скрипнув. Остатки сна слетели, будто дунул ладожский шторм. Михан осмотрел пустой двор, выскользнул наружу, огляделся, прислушался. Не хотелось вспугнуть на толчке дружинника и получить в башку метко пущенную булаву. Но неожиданностями сегодня ратников встревожить было трудно. Из конюшни доносилась возня и озабоченные голоса, мужской и женский. В тени возле приоткрытой конюшенной воротины Михан различил замершую фигуру. Судя по сутулости и общей задохлости, Лузга.