В конце улиц Рабочей и Котовского строем по трое показались конные ратники.
— Копья к бою! — зычно скомандовал Литвин.
Первая шеренга опустила копья. До них было шагов пятьдесят, как раз разогнаться и вбить пики в толпу, насаживая на каждую по два неприкрытых бронёй тела. Бродяжня сразу очень хорошо почувствовала на своей шкуре место голытьбы в эпоху справедливости, и замерла.
— Сюда, сюда, — зашептал Альберт Калужский, притягивая парней за локти, пятясь к домам на другой стороне. — Давайте расходиться.
Его услышали. Потянулись по Рабочей улице вверх, сигая через забор на кладбище, прыгая через оградки, залегая за могилками на всякий случай, если конники начнут стрелять. Толпа у ворот рассосалась вмиг. С социально близкими смылся подлый бард Филипп. На тротуаре напротив ворот остались только парни, да прижавшийся спиною к стене лепила.
— Заходите, — приоткрыл калитку ратник.
* * *
— Находясь под тяжестью предъявленных обвинений, Недрищев выхватил из-под одежды обрез двуствольного ружья и выстрелил себе в голову.
Лузга, пристроив лист шведской бумаги на заляпанном кровью столе, писал протокол под диктовку командира.
— Огнестрельное оружие изъято для передачи в княжеский арсенал и доверено на хранение оружейному мастеру Лузге, — Щавель придвинул протокол водяному директору. — Подпиши.
Директор трясущейся рукой принял перо, неловко выцарапал завитушку, накарябал в скобках расшифровку. Отступил, почувствовал под каблуком что-то скользкое и обнаружил, что стоит на пальцах трупа. Содрогнулся, отскочил.
— Могу я идти? — взмолился он.
— Топай, организуй какой-нибудь субботник для бечевника, — разрешил Щавель и приказал дружиннику: — Проводи. И дверь закрой.
— Вот же ж гнида был покойный, — оживился Лузга, когда они остались одни. — Я б его в параше утопил.
— Не тормози, — сказал Щавель, открывая шкафы снятым с трупа ключом.
Лузга зашарил в ящиках стола.
— Где ты лисой пройдёшь, там три года куры не несутся, боярин, — заметил он, выгребая на стол бумаги. — Светлейший князь, небось, жалеет, что тебя послал.
— Кто-то должен наводить порядок, — ответствовал Щавель. — Сам видишь, что творится.
— Волосы дыбом, командир, — согласился Лузга. — Чё-то денег ни хрена нет.
— На полках тоже. Если я не восстановлю людской ход, никто по-человечьи не сделает. Будут как раньше с оглядкой, да со взяткой. Такими полумерами обойдутся, что лекарство окажется хуже болезни. Ага, есть! — Щавель сбросил на пол свитки, за которыми притаился ряд туго набитых мешочков. — Ну-ка, Лузга, сумку! Так вот, сам видишь, тут другое лечение нужно. Если гнилая рука заражает всё тело, руку лучше отрезать, а не набивать брюхо горькой плесенью в тщетном тщании впитать крохи пенициллина. Это всё, что ли? Да быть не может.