Дмитрий Алексеевич заново вгляделся в свою странную собеседницу… и облегченно перевел дыхание: это оказалась вполне безобидная пожилая женщина с недовольным и растерянным лицом. То, что он принял за саван, было обычной шерстяной шалью ручной вязки – вещь, совершенно необходимая в сыром холоде собора. В руке дежурной сверкал фонарь, испускающий яркий голубоватый свет, который и придавал обстановке странную и нереальную тональность.
Дмитрий Алексеевич назвал себя и объяснил дежурной, что наведывался минувшим утром, а сейчас хотел еще раз осмотреть картины. Причем входная дверь собора была открыта, потому он и вошел внутрь. Сообщил Старыгин с некоторым смущением и о таинственном незнакомце, который оглушил его ударом по голове, однако дежурная выслушала эту часть его рассказа с заметным недоверием, да, впрочем, и сам Старыгин не был сейчас ни в чем уверен – уж очень подозрительно эта история звучала. Пожалуй, он и сам себе не поверил бы, если бы не вскочившая на затылке здоровенная шишка. Впрочем, она могла появиться от падения на каменный пол.
Дежурная довольно сухо осведомилась о самочувствии Старыгина, спросила, может ли он самостоятельно передвигаться, и вполне удовлетворилась, когда он поднялся на ноги и заверил ее, что вполне здоров и сию же минуту покинет собор.
Проводив незваного гостя до дверей, женщина заперла их на огромный заржавленный засов и включила сигнализацию.
Старыгин же отправился к себе в отель.
Он решил не брать такси (тем более что ни одной машины не нашлось в обозримом пространстве) и дойти пешком, благо до гостиницы было совсем недалеко.
От холодного воздуха в голове у него немного прояснилось, и боль от ушиба прошла. Единственное, что его беспокоило, – он никак не мог вспомнить, зачем шел в собор в такой поздний час, какую мысль он хотел проверить.
Впрочем, решил Старыгин, утро вечера мудренее, утром все вспомнится, все встанет на свои места.
Он свернул в узкий переулок, в конце которого виднелась ярко освещенная Ратушная площадь.
И вдруг едва не споткнулся о распростертое на булыжной мостовой женское тело.
Старыгин ахнул от неожиданности, склонился над незнакомкой…
Это была красивая, ухоженная женщина лет тридцати, в дорогом и стильном пальто. Светлые волосы свободно рассыпались по обледенелым булыжникам мостовой, глаза оставались полуоткрыты, в них тускло отсвечивал лунный свет.
Старыгин опустился на колени, осторожно прикоснулся к узкому запястью женщины. Пульс не прощупывался, и рука показалась ему такой холодной, какой не может быть рука живого человека. Впрочем, зимней ночью об этом трудно судить. На всякий случай он дотронулся до горла незнакомки, но и там не ощущалось биения жизни.