Пассажиры понемногу заполняли салон. Старыгин отвернулся к окну, и тут кто-то тронул его за рукав.
– Вы не могли бы уступить мне место у окна? – спросил женский чуть хрипловатый голос.
Дмитрий Алексеевич поднял глаза, потому что там, где по его представлениям должно было находиться женское лицо, он видел только горловину свитера. Она уже сняла куртку и без труда положила ее на полку сверху.
Женщина была высока ростом, не худая и не толстая, в простом сером свитере и джинсах.
– Я собираюсь проспать всю дорогу, – с усмешкой пояснила она в ответ на его взгляд, – и не хочу, чтобы меня беспокоили.
Старыгин вовсе не хотел уступать свое место у окна: в конце концов, он тоже хотел покоя, но тут же молча встал и пустил женщину к окну, ругая в душе себя за уступчивость. Определенно, интеллигентность здорово мешает иногда жить!
Она села, небрежно поблагодарив его кивком головы.
Старыгин окончательно обиделся. Ни здрасте, ни простите-извините, да это просто невежливо!
В проходе сидеть было неудобно, да еще какая-то старуха задела его огромным чемоданом. Вот с чего ей вздумалось протащить его в салон, вместо того, чтобы поставить в багажное отделение? Что там у нее – фамильные ценности?
Соседка пошевелилась, устраиваясь поудобнее, и от нее резко пахнуло табаком. Старыгин сам не курил и не слишком уважал курящих женщин. Впрочем, эта дама и так была не в его вкусе. Он скосил глаза на соседку и с мстительным удовольствием отметил небрежно подстриженные короткие волосы, серое лицо без малейшего намека на косметику, «гусиные лапки» вокруг глаз. Да-а, эту женщину дамой назвать нельзя, язык не поворачивается, скорее гражданка. Он фыркнул, и тут же встретился с прямым и вовсе не сонным взглядом соседки.
Автобус наконец тронулся, и Старыгин, откинувшись на сиденье, тоже прикрыл глаза. Сон не шел, да Старыгин и не любил спать во время путешествий. Он обычно читал, смотрел в окно или разговаривал с соседями. Попадались иногда интересные попутчики. Но не сегодня.
И собирался он в растрепанных чувствах, так что книги оказались в сумке, которую он поставил в багажное отделение.
За окном мелькали заснеженные ели и ровные белые пространства, бывшие летом лугами. Однообразный пейзаж навевал скуку, а от скуки в голову лезли разные несвоевременные мысли.
Старыгин вспомнил, как с нехорошим подозрением смотрели на него в эстонской полиции, как будто он знает что-то важное, но не хочет им рассказать. Он сам виноват, не сумел скрыть свою заинтересованность чередой загадочных убийств. Сколько их было? Три? А может, и больше… Эти сонные медлительные полицейские проворонят все, что у них под самым носом.