Над кроватью висела одна из немногих картин, которые мать взяла из Фартинггейл-Мэнора. Поскольку я знала это, картина имела для меня особое, почти магическое значение. И, как художник, я также высоко ценила ее. Полотно изображало старую хижину в Уиллисе и двух стариков, сидящих в качалках на веранде.
Моя мать неоднократно перепланировала и отделывала заново эту комнату, с тех пор как поселилась в Хасбрук-хаусе. Теперь на окнах были элегантные голубые шелковые занавеси, отделанные золотом. Стены покрыты светло-голубой бархатной материей, на полу лежал такого же голубого цвета толстый и мягкий ковер, по которому мне так нравилось ходить босиком.
Туалетные столики и шкафы были сделаны по особому заказу из того же орехового дерева, что и кровать. Почти всю правую стену комнаты, целиком покрытой зеркалом, занимал туалетный столик матери. Она подвела меня к нему и выдвинула средний ящик.
— Теперь, когда тебе исполнилось восемнадцать, я хочу, чтобы это было твоим, — сказала она. — Естественно, ты будешь надевать это лишь по особым случаям. В этом я уверена, но тем не менее хочу подарить именно сегодня.
Она вынула длинный черный как уголь футляр, в котором, я знала, находились ее самое дорогое брильянтовое колье и такие же серьги.
— О, мама! — Я буквально остолбенела при мысли, что сейчас произойдет.
Она открыла футляр и протянула его мне. Мы обе молча взирали на сверкающие брильянты. Я давно заметила, что когда мама смотрела на них, то вспоминала какие-то особые моменты своей жизни. Как бы мне хотелось, чтобы эти прекрасные вещи, когда я их надену, передали мне все секреты прошлого, запечатлели дорогие воспоминания матери также и в моей памяти и научили меня той мудрости и тем знаниям, которые она приобрела за счет не только горького, но и прекрасного жизненного опыта.
— Они принадлежали моей бабушке Джиллиан, которая жила, как королева.
— И которая не позволяла тебе называть ее бабушкой, — прошептала я, вспомнив один из тех немногих эпизодов из ее жизни в Фартинггейл-Мэноре, которые мама рассказывала мне.
— Да. — Она улыбнулась. — Джилл была очень тщеславной и хотела оставаться вечно молодой и красивой. Она цеплялась за любое выдуманное средство, за любую иллюзию с упорством тонущей женщины, которая хватается за проплывающую ветку. Она «цеплялась» за драгоценности, красивую одежду, — продолжала мать с нежной улыбкой. — Конечно, она подтягивала кожу на лице, лечилась на курортах и покупала все «чудотворные» мази. Всякий раз, бывая на солнце, Джиллиан надевала шляпу с широкими полями, так как боялась, что солнечные лучи вызовут на лице морщины. Ее кожа оставалась гладкой и свежей.