— Это ее, — говорит Марко, забирая тетрадь.
— Как ты можешь быть в этом уверен? — спрашивает Исобель.
Марко медлит, разглядывая эскиз, досадуя, что не может должным образом запечатлеть красоту этого наспех изображенного рисунка.
— Я это чувствую, — говорит он. — Это что-то вроде того, когда предчувствуешь шторм, движение в воздухе. Я почувствовал его, как только вошел в шатер, и чувство усиливается по мере приближения к дереву. Не уверен, что его сможет почувствовать тот, кто не знаком с этим ощущением.
— Как думаешь, она может чувствовать тоже, что и ты? — спрашивает Исобель.
Марко не думал об этом раньше, хотя это кажется ему вполне возможным. Эта мысль странно приятна ему.
— Я не знаю, — это все, что он говорит Исобель.
Исобель опять откидывает назад вуаль, которая соскользнула ей на лицо.
— Хорошо, — говорит она, — теперь ты об этом знаешь и можешь делать с ним все, что захочешь.
— Таким образом, это не сработает, — говорит Марко. — Я не могу использовать для своих целей то, что создано ей. Стороны должны оставаться разделенными. Если бы мы играли в шахматы, я не мог бы просто убрать ее фигуру с доски. Мой единственный вариант — нанести удар моей собственной фигурой, когда она двигает свою.
— Но тогда у игры не может быть конца, — говорит Исобель. — Как ты можешь поставить мат цирку? В этом нет никакого смысла.
— Это не как в шахматах, — говорит Марко, пытаясь объяснить то, что он наконец-то начал понимать, несмотря на то, что не знает, как это выразить словами. Он бросает взгляд на ее стол, где картинками вверх разложено несколько карт, одна их которых привлекает его внимание. — Это что-то вроде этого, — говорит он, указывая на женщину с весами и мечом, La Justice[10] написано ниже ее стоп. — Это как весы: одна сторона моя, другая — её.
На столе, меж карт, появляются серебряные весы; каждая из чаш балансирует, наполненная бриллиантами, сверкающими в свете свечей.
— То есть цель — склонить одну из чаш в твою пользу? — спрашивает Исобель.
Марко кивает, переворачивая страницы тетради. Он продолжает листать до страницы с деревом.
— Но, если каждый из вас будет добавлять постоянно на свою чашу, — говорит Исобель, глядя на плавно покачивающиеся весы, — разве они не сломаются?
— Не уверен, что это точное сравнение, — говорит Марко, и весы исчезают.
Исобель хмурится, глядя на пустое место.
— Как долго это будет продолжаться? — спрашивает она.
— Понятия не имею, — говорит Марко. — Хочешь уйти? — добавляет он, глядя на нее, неуверенный при этом, какой ответ хочет получить.
— Нет, — говорит Исобель. — Я… Я не хочу уезжать. Мне правится здесь, правда. Но еще я хочу понять. Может быть, я могла бы быть более полезной, если бы поняла.