— Сядьте, Александр, — Аракчеев закончил осмотр собеседника и, кажется, остался им не слишком доволен. — Итак, на допросах вы ни словом не обмолвились о предметах. Почему? Вас ведь могут на каторгу отправить. Вы отправились с государственным поручением, а стали секретарем у Бонапарта. Служили революции, так сказать. На вас теперь кровь божьего помазанника, и не только его — много крови по Европе растекается, и это еще только начало.
— Я не говорил о предметах, господин барон, потому что считаю для себя эту историю законченной. Мне неприятны эти игры, и я почел бы за счастье забыть о предметах, и обо всем, что их окружает. А каторгу я заслужил.
— А вот это верно! — оживился Аракчеев. — Одними только вот этими словами вы заслужили двадцать лет каторги, а потом я бы вас вздернул повыше. Ах да! Я слышал, у вас там несчастная любовь приключилась? Даже, вроде как, померла итальяночка? Ну да, эти дела-то, они важнее других! Вас за тем и посылали — романы с итальянками крутить, и Карл Иванович Штольц, покойный, вам завещал: крути, Саша, романы, плюй на все остальное!
Лицо Остужева исказила гримаса боли. Он никому не говорил о Джине Бочетти и ее судьбе. Значит, вести пришли из Европы, скорее всего — от мсье Дюпона. И теперь чужие грязные руки копались в самом сокровенном.
— Вот вам самый главный вопрос, Остужев, — барон немного успокоился. — Отвечайте: почему Лев все еще находится у Бонапарта? Вы были его личным секретарем, десятки раз оставались с генералом наедине. Почему Лев все еще у него?!
— Я дворянин, а не убийца! — Остужев выпрямился. — Бонапарт считал меня своим другом, а я был шпионом. И пусть его дружба ничего не стоит, все равно я вел себя недостойно. Убить же его не приходило мне даже в голову. Кроме того, генерал весьма предусмотрителен и постоянно окружает себя охраной.
— Не можете убить сами — наняли бы холопов, если, по-вашему, это более приличествует дворянину! — Аракчеев недобро осклабился. — Все хотят быть чистенькими! А у итальянцев вы спросили, почем обошлось им ваше благородство? Так это только начало! И вы прекрасно знаете, что благодаря Льву сильная армия становится непобедимой! Вы голой Европу оставили в одной клетке с этим корсиканским головорезом, якобинцем, революционером, чудовищем, для которого нет ничего святого!
— Вы чересчур резки в оценках генерала... — промямлил Остужев.
— Резок?! — Аракчеев вскочил было, но усилием воли заставил себя успокоиться. — Александр, единственные европейцы, которые теперь могут себя чувствовать в относительной безопасности — англичане. Да и то, до поры до времени, пока Бонапарт силушки не наберет. Сидят англичане за проливом, а флот у них такой, что... Ну, тут тоже все непросто, ты должен понимать. Так вот эти англичане готовы все свои корабли в разные стороны развести, чтобы только Бонапарт высадился на их островах. И плевать им, что за каждого француза придется пятерых своих отдать! Плевать, что Ирландия поднимется — по десять, по двадцать, да хоть по сто жизней они заплатят за жизнь, красной от крови сделают всю Британию — только бы получить Льва! Вот что такое Лев. А ты был с ним рядом, и ничего не сделал. Ценой своей жизни должен был доставить Льва в Санкт-Петербург, или хотя бы попытаться. А ты в благородство стал играть? Романы крутить?