Присутствие постороннего обжигает обострившуюся в подземельи чувствительность… Суки, – взбесившись от вмешательства в его планы, Ахмет обошел периметр коттеджа в поиске входного следа. – Ага. Один, что ли? А тебя, друг милый, никто случайно не страхует?… Никто. В коттедже сейчас шарится одиночка. Дрожа от желания отрезать гостю его дурную башку, Ахмет, тем не менее, спрятал кухаря и вытащил глока. Вроде бы не торопясь, но с неуловимой стремительностью Ахмет встает под самым удобным выходом – этот точно будет спрыгивать здесь, нарушать пышный придверный коврик никто не станет. Шуршание наверху продолжается; Ахмет насмешливо наблюдает за звуковой картиной обыска – визитер, похоже, глуповат: нашел только волыны и коробку с баблом. Или… – вдруг догадывается Ахмет. Точно. По осторожным шагам, замершим аккурат над Ахметом, становится ясно – наверху пацан.
Мальчишка не торопится спрыгнуть, внимательно осматривает местность, и Ахмет начинает его уважать – надо же, уже минут десять пасет. Не дурак; явно не дурак. Наконец, решается – из оконного проема показывается голова, осмотреть ближайшие подступы, но внезапно словно из ниоткуда появляется рука, стремительно берущая мальчишку за шиворот, и выдергивает его из коттеджа, как морковку из грядки. Описав ногами широкую дугу, пацан шлепается о землю и вырубается.
…Ой– ё-ё-о… Хотя че «ой», вроде нормально… Блин, и не связал… Так, тихо-о-онечко, одним левым…
Сквозь мельтешение в ресницах мальчишка различает чернеющую в полумраке дверь… В подвале где-то… Сука, он не ебать меня собрался?! Хуй тебе, дядя! Так, резко в дверь, а там посмотрим…
– Не коси, вижу. – насмешливый голос откуда-то сзади-слева. Пацан исподволь подбирается, готовясь сквозануть в приоткрытую дверь прямо из положения лежа.
– Сереж, лежи спокойно.
…Блин, какой голос-то знакомый… «Сереж»?!..
– И кончай косить, говорю.
Сережик резко садится, ощупывая правую щиколотку – там? Там! Не нашел! Подымает глаза на мужика и замирает с открытым ртом; в голове у него мелькает – попал. И, кажется, куда серьезнее, чем казалось… Ахмет, видя, что зрачки у парнишки затопили всю радужку, нарочито спокойно сообщает:
– Не бойся, я живой человек.
Какое-то время Сережик не реагирует, но потом что-то прорывается, и он, неожиданно для себя, бросается и хватает единственного знакомого с детства человека за жесткую ткань разгрузки. Горло перехватывает, и из груди толчками лезет прерывистое всхлипывание. Рука Ахмета, мягко опустившаяся на затылок, окончательно добивает его, и он, наплевав на все репутации, в голос воет, размазывая сопли по натовскому зимнику.