— Да.
— Даже если мы очистим рану, она все равно сможет тебя призвать. Если она так сильна, как ты говоришь.
— Она даже еще сильнее. — Я обтерла руки о джинсы. — Ты думаешь, Николаос сможет повернуть меня против тебя, даже если мы очистим рану?
Я посмотрела на него, надеясь, что смогу прочесть выражение его лица.
Он смотрел на меня сверху.
— Мы, вампироборцы, иногда рискуем.
— Ты не сказал «нет», — заметила я.
Он чуть заметно улыбнулся.
— «Да» я тоже не сказал.
Отлично. Эдуард тоже не знает.
— Давай лей еще, пока я не потеряла присутствия духа.
Тут он улыбнулся, сверкнув глазами.
— Его ты никогда не потеряешь. Жизнь — возможно, присутствия духа — никогда.
Это был комплимент, и так он и был задуман.
— Спасибо.
Он положил руку мне на плечо, и я отвернулась. Сердце колотилось в горле, в голове отдавался пульс. Я хотела бежать, вырваться, завопить, но должна была сидеть и дать ему делать мне больно. Терпеть этого не могу. В детстве мне можно было сделать укол только вдвоем. Один держал шприц, а другой — меня.
Теперь я держала себя сама. Если Николаос укусит меня второй раз, я наверняка сделаю все, что она захочет. Даже убью. Я уже видела такое, а тот вампир был детской игрушкой по сравнению с мастером.
Вода полилась на кожу и попала в укус, как расплавленное золото, пропуская боль от ожога через все тело. Она разъедала кожу и кости. Убивала. Уничтожала.
Я взвизгнула. Не могла удержаться. Слишком сильная боль. Убежать нельзя. Приходится вопить.
Я лежала па полу, прижимаясь щекой к прохладе пола, дыша короткими, голодными вдохами.
— Дыши медленнее, Анита. У тебя гипервентиляция. Дыши легко и медленно, или ты потеряешь сознание.
Я открыла рот и сделала глубокий вдох. Воздух обдирал и жег горло. Я закашлялась. В голове было пусто и слегка тошнило, когда я смогла вдохнуть снова, но я не отключилась. Тысяча очков в мою пользу.
Эдуарду пришлось почти лечь на пол, чтобы приблизить свое лицо к моему.
— Ты меня слышишь?
— Да, — смогла выговорить я.
— Отлично. Сейчас я попробую приложить к укусу крест. Ты согласна или считаешь, что это слишком рано?
Если он недостаточно очистил рану святой водой, крест меня обожжет, и останется свежий шрам. Я уже и так проявила храбрости куда больше, чем требовал долг. Больше играть в эту игру мне не хотелось. Я открыла рот, чтобы сказать «нет», и произнесла:
— Давай.
А, черт. Кажется, я опять проявляю храбрость.
Цепочка шелестела и позвякивала в руках Эдуарда.
— Ты готова?
— Нет! Да давай же, черт тебя дери!
Он так и сделал. Крест прижался к моей коже, холодный металл, без ожога, без дыма, без шипения плоти, без боли. Я была чиста — по крайней мере, как до укуса.