Жан-Клод провел нас за сцену. Там ждал еще один вампир-стриптизер. Он был одет как гладиатор, даже с металлическим нагрудником и коротким мечом.
— Вот это и называется «номер, после которого трудно выступать». Черт побери!
Он отдернул занавес и вышел.
Кэтрин вошла, побледнев так, что веснушки выступили как чернильные пятна. Интересно, я тоже так побледнела? Нет. У меня цвет кожи не тот.
— Господи, Анита, что с тобой?
Я осторожно переступила через змеившийся по полу жгут кабелей и прислонилась к стене. И начала вспоминать, как это — дышать.
— Ничего, — соврала я.
— Анита, что тут творится? Что это там было на сцене? Из тебя такой же вампир, как из меня.
Обри беззвучно зашипел у нее за спиной, впиваясь клыками в собственные губы. Плечи его затряслись в безмолвном смехе.
— Анита? — Кэтрин схватила меня за руку.
Я обняла ее, а она меня. Я не дам ей умереть такой смертью. Не допущу. Она отодвинулась и посмотрела мне в лицо:
— Скажи, что случилось?
— Может быть, поговорим у меня в кабинете? — предложил Жан-Клод.
— Кэтрин не обязательно туда идти.
Обри приблизился. В полутьме он сиял, как драгоценный камень.
— Я думаю, ей следует пойти. Это касается ее — интимно.
Он розовым кошачьим языком облизал окровавленные губы.
— Нет. Я не хочу ее в это впутывать. Как угодно, а ее впутывать не надо.
— Во что — в это? О чем ты говоришь?
— Она может заявить в полицию? — спросил Жан-Клод.
— Заявить в полицию — о чем? — Голос Кэтрин становился громче с каждым вопросом.
— А если да?
— Тогда она умрет, — сказал Жан-Клод.
— Погодите-ка, — сказала Кэтрин. — Вы мне угрожаете?
Теперь в лице ее появилась краска, и много. От гнева.
— Она пойдет в полицию, — сказала я.
— Вам выбирать.
— Извини, Кэтрин, но лучше будет, если ты ничего из этого помнить не будешь.
— Договорились! Мы уходим. — Она потянула меня за руку, и я не сопротивлялась.
Обри шевельнулся у нее за спиной.
— Посмотри на меня, Кэтрин.
Она застыла. Ее пальцы впились мне в руку, мышцы задрожали от неимоверного напряжения. Она боролась. Господи, помоги ей. Но у нее не было ни магии, ни распятия. А силы воли одной мало — по крайней мере, против такого, как Обри.
Рука ее упала, пальцы обмякли. Воздух вырвался из ее груди долгим прерывистым выдохом. Она смотрела куда-то чуть выше моей головы, на что-то, чего я не видела.