— Сейчас почти двенадцать. Я тебе все, что могу, расскажу за ланчем.
Он усмехнулся:
— Пытаетесь подцепить меня, мисс Блейк?
Я улыбнулась раньше, чем могла остановиться:
— Как захочешь.
— Может быть, — сказал он.
— Флиртуешь напропалую?
Он пожал плечами:
— Женщинам это нравится.
— Мне бы это нравилось больше, если бы я не была уверена, что с моей девяностолетней бабулей ты бы флиртовал точно так же.
Он скрыл смешок кашлем.
— Ты обо мне не слишком высокого мнения.
— Я очень критичная особа. Один из моих недостатков.
Он снова рассмеялся — довольно приятный звук.
— Может быть, я послушаю про остальные твои недостатки, когда ты мне скажешь, где сейчас Жан-Клод.
— Вряд ли.
— А почему бы и нет?
Я остановилась прямо перед стеклянными дверьми, ведущими на улицу.
— Потому что я видела тебя вчера ночью. Я знаю, чем ты занимаешься, и знаю, каким способом ты получаешь удовольствие.
Он потрепал меня по плечу:
— Я получаю удовольствие многими разными способами.
Я нахмурилась, глядя на его руку, и она убралась.
— Оставь это для других, Филипп. Мне оно не надо.
— Может быть, ты сменишь мнение за ланчем.
Я вздохнула. Мне приходилось встречать мужчин вроде Филиппа, красивых мужиков, которые привыкли, что бабы сразу пускают слюни. Он не пытался меня соблазнить, он только хотел, чтобы я созналась, что считаю его привлекательным. Если я этого не сделаю, он будет приставать и дальше.
— Сдаюсь, ты выиграл.
— Что я выиграл? — спросил он.
— Ты удивителен, ты великолепен. Ты один из самых красивых мужчин, которых мне случалось видеть. От подошв ботинок до обтягивающих джинсов, от плоского мускулистого живота до скульптурных линий лица ты прекрасен. Теперь можно нам идти завтракать и бросить эту ерунду?
Он приспустил очки на нос, глядя поверх стекол. Так он смотрел на меня несколько минут, потом водрузил очки обратно.
— Выбирай ресторан.
Он сказал это просто, без заигрывания.
Я подумала, не обидела ли я его. И подумала, не все ли мне равно.
Жара на улице ударяла в лицо твердой волной и охватывала все тело, как пластиковая обертка.
— Ты сваришься в своей куртке, — предупредила я Филиппа.
— Некоторые не любят смотреть на шрамы.
Я закатала рукав и показала ему левую руку. Шрам блеснул на солнце, выделяясь белизной на коже.
— Если ты никому не скажешь, я тоже не скажу.
Он снял очки и посмотрел на меня. По его лицу трудно было что-нибудь понять. Я только знала, что за этими темно-карими глазами идет какой-то процесс. Голос его был тих:
— Это твой единственный шрам от укуса?
— Нет, — ответила я.
Руки его судорожно сжались в кулаки и шея дернулась, будто его ударило током. По плечам, по рукам, по спине у него пробежала дрожь. Он завертел шеей, будто пытаясь от этой дрожи избавиться. Снова надел очки, придавая глазам анонимность. И снял куртку. Шрамы на сгибах рук выделялись бледностью на загорелой коже. Из-под безрукавки выглядывал шрам на ключице. Шея у него была красивая: толстая, но без бугров мышц, покрытая гладкой загорелой кожей. На этой безупречной коже я насчитала четыре группы укусов. И это только справа. Левая сторона была скрыта повязкой.