— Филипп? — позвала я.
Плечи его напряглись, но он продолжал смотреть в окно.
— Филипп, мне надо узнать про вечеринки придурков.
— Подбрось меня в клуб.
— «Запретный плод?» — спросила я. Сообразительная ты моя, Анита.
Он кивнул, по-прежнему не оборачиваясь.
— Тебе не надо забрать свою машину?
— Я не вожу, — ответил он. — Меня Моника подбросила к твоей конторе.
— Она знала? — спросила я, мгновенно возгоревшись горячей злостью.
Здесь он обернулся, посмотрел на меня с непроницаемым лицом и скрытыми за черными стеклами глазами.
— Чего ты на нее так злишься? Она просто привела тебя в клуб, и все.
Я пожала плечами.
— Почему? — Его голос был усталым, человеческим, нормальным.
Тому донжуану, что пытался флиртовать, я бы не ответила, но это была уже не маска, а человек.
— Она человек, и она предала людей нелюдям.
— И это худшее преступление, чем-то, что Жан-Клод заставил тебя бороться на нашей стороне?
— Жан-Клод — вампир. От вампиров предательства ожидаешь.
— Ты ожидаешь. А я нет.
— Ребекка Майлз очень похожа на человека, которого предали.
Он вздрогнул.
Ну, ты и молодец, Анита! Давай, топчи чувства всякого, кто тебе сегодня попадается!
Да, но это было правдой.
Он снова отвернулся к окну, и мне пришлось заполнить болезненное молчание.
— Вампиры не люди. Их преданность, прежде всего и больше всего принадлежит их роду. Я это понимаю. Моника предала свой род. Еще она предала друга. Это простить нельзя.
Он вывернул голову и посмотрел на меня.
— Значит, если кто-то твой друг, ты для него готова на все?
Я обдумала это, пока мы сворачивали на семидесятое восточное. Все? Это слишком сильно сказано. Почти все? Да.
— Почти все, — сказала я.
— Значит, для тебя так много значат преданность и дружба?
— Да.
— И поскольку ты считаешь, что Моника изменила и тому, и другому, она совершила большее преступление, чем все, что делают вампиры?
Я поерзала на сиденье, недовольная направлением, которое принимал разговор. В психологических анализах я плаваю. Я знаю, кто я и что делаю, и этого мне достаточно. Не всегда, конечно, но почти.
— Не всё; я не люблю абсолютных утверждений. Но если кратко сказать, то да, вот почему я злюсь на Монику.
Он кивнул, будто этот ответ его устроил.
— Она тебя боится, ты это знаешь?
Я улыбнулась, и улыбка вышла не очень милая. Я ощутила уколы какого-то темного удовлетворения.
— Надеюсь, эта сука засыпает и просыпается в холодном поту.
— Так и есть, — сказал он. И голос его был очень спокоен.
Я взглянула на него и тут же вернула глаза на дорогу. У меня было чувство, будто он не одобряет, что я так напугала Монику. Ну, так это его проблема. А я этим результатом была очень довольна.