Тем не менее бомба разорвалась где-то поблизости. Наш дом сильно тряхнуло, и Редлихом постепенно овладел страх. «Только бы они снова в мой дом не угодили», — пробормотал он.
«Вы ведь так не волновались, когда разбомбило ваш дом, а сейчас, когда он в развалинах, вы переживаете», — сказала мать.
«Теперь дом стал действительно моим. Вы не поверите, но у меня к руинам этого дома особое отношение, даже какая-то привязанность».
Редлихи стали навещать нас, как только у них появлялась возможность.
Потом Рольфа призвали в «фольксштурм», и мы больше ничего не слышали ни о нем, ни о его отце. Остальные тоже перестали появляться, хотя электрички по-прежнему ходили. С уроками немецкого языка и литературы было покончено.
Люди затаились. Все ждали неизбежного конца.
В ночь на 22-е апреля в Берлине загрохотали залпы русских «катюш».
Казалось, даже небо стало красным от тысяч летящих раскаленных снарядов.
Однако хуже всего был производимый обстрелом адский шум. Рев, свист, разрывы снарядов не прекращались ни на минуту. Разговаривая друг с другом, нам приходилось кричать. Обстрел продолжался всю ночь и весь следующий день.
Внезапно все прекратилось.
«Что теперь?» — спросила Мартхен. — «Теперь ведь с вами ничего не случится?»
Мы с матерью молчали. Сидя в нашей траншее, мы вслушивались в наступившую тишину. Может, у русских кончились боеприпасы? А может, немцы сейчас откроют встречный огонь?
Но орудийных залпов больше не было слышно. Спустя несколько часов — мы только что задремали — мы услышали приближающийся шум моторов. Сначала мы подумали, что это опять американские бомбардировщики. Однако приближающийся шум не был похож на гул самолетов.
«Это дизельные двигатели», — прошептала Мартхен. — «Или наши начали встречное наступление, или русские, все разгромив, едут на своих громадных танках».
Рев моторов становился все громче. Нам показалось — машины приближаются к нашему дому.
Мартхен вскочила с места. «Наверное, стрелять не будут», — прошептала она. — «Посмотрим, что происходит на улице».
Я никогда еще не видел ее такой возбужденной. Она осторожно открыла дверь и прислушалась. Потом медленно вышла из траншеи. Мы последовали за ней.
Зрелище было захватывающее. В утренних сумерках все казалось призрачным, каким-то нереальным. Один за другим мимо нас проезжали танки. Их люки были приоткрыты. Из люков выглядывали головы в странных шлемах. У многих танков крышки люков были откинуты назад, и на них, развалясь на пышных перинах, лежали солдаты в формах защитного цвета.
«Они стащили эти перины в пустующих домах», — прошептала Мартхен и тихо засмеялась. — «Наверное, они так быстро гнались за нашими, что очень устали и теперь отдыхают».