Я был согласен на все. Я сидел у постели Мартхен, передвигал капельницу, когда Мартхен хотела переменить положение, По ночам я почти не спал — моего соседа-американца мучили постоянные кошмары, и прибегавшая дежурная сестра должна была его успокаивать. За ночь это повторялось несколько раз, однако у доктора Коэна я научился постоянной приветливости.
На Мартхен это оказывало благотворное действие. Я не отходил от нее, и матери не удавалось уговорить меня вернуться домой хотя бы на пару часов. Из палаты я выходил только на время медицинских и гигиенических процедур.
Несколько раз доктор Коэн выслушивал меня и проверял мое горло. Я был здоров.
В один из дней Мартхен узнала, что должна скоро умереть. Она восприняла это почти с удивлением.
«Я об этом совсем не думала. Мне это и в голову не приходило», — сказала она, взяв меня за руку. — «Тогда мне лучше пойти домой».
Но она была настолько слаба, что даже не могла сама подняться, когда сестра поправляла ей постель.
О своей смерти она говорила совершенно спокойно.
«Знаешь, моей сестре умирать было гораздо труднее. Я часто об этом думаю. Нацисты даже к смерти относились без уважения».
Я держал ее руку и пытался подавить охватившее меня волнение.
«Если ты заревешь», — говорил я себе, — «ты убьешь ее».
Я положил голову на подушку рядом с ее головой.
«В таком положении ей не будет видно моего лица, если я не смогу сдержаться», — подумал я.
Свободной рукой Мартхен дотронулась до меня. Ее нос стал особенно длинным и тонким, на истаявшем лице светились огромные глаза.
«Когда умираешь, надо постараться избавиться от страха», — сказала Мартхен за несколько дней до смерти. — «А когда освободишься от страха и успокоишься, сможешь по-настоящему насладиться этим ощущением. Нужно только, чтобы боли не было».
«А тебе больно?» — спросил я.
«Нет, почти не больно. Я вполне довольна. Ты в твои тринадцать лет думаешь о смерти?»
«Иногда».
«В твоем возрасте я никогда не думала о смерти. Наверное, это было ошибкой. Ведь когда-нибудь мы все должны умереть. Где же разница между тринадцатью и пятьюдесятью шестью годами?»
«Нет никакой разницы».
«Правильно, никакой разницы. Надо только представить, что ты уже прожил тысячу лет, и посмотреть на других как бы со стороны. Тогда можно по-настоящему посочувствовать кому-то. Поверь мне, смерть — это нечто прекрасное. Только не нужно думать о том, что когда-нибудь в образе другого человека снова возвратишься в этот мир и еще раз испытаешь весь этот вздор».
Она умерла совершенно спокойно. Я даже не заметил этого момента. Ее рука еще долго оставалась теплой, и меня пришлось убеждать в том, что Мартхен умерла, и уговаривать покинуть ее палату.