«Не потеряйте и постарайтесь не оставлять на видном месте. Это мой адрес и номер телефона».
Она заботливо закрыла сумку и вышла из домика.
Оставшись одни, мы долго смотрели друг на друга.
«Нам нужно уходить отсюда. Кто знает, что она собирается сделать», — сказала мать.
«Она могла сделать что-нибудь еще раньше», — возразил я.
«Может, она хотела выяснить, где мы прячемся. Меня-то ведь она не знала».
«Тогда бы она не взяла меня в Страсбург», — сказал я.
«Куда? В Страсбург?» — спросила мать. Глаза ее тревожно заблестели.
«Я тебе все расскажу, но ты не бей меня больше, ладно?»
Она молчала. Я рассказал ей все. Мать выслушала мой рассказ со спокойным, бесстрастным лицом, ни разу не перебив меня. Когда я кончил, она встала и направилась к плите.
«Хочешь пить?» — спросила она. — «У меня есть мятный чай».
Я пил чай, ожидая, что она снова набросится на меня, но она заговорила со мной совершенно спокойно.
«Знаешь ли ты, что отец еще раньше сомневался в твоем уме и хотел проверить состояние твоей психики? Конечно, странности есть у многих. Это допустимо, но подвергать опасности других людей и даже собственную мать — это уже переходит всякие границы. И если тебе еще раз придет на ум что-нибудь подобное, ты больше не найдешь меня. Тогда я добровольно отправлюсь в газовую камеру».
Я испугался. До сих пор она не говорила о нашем будущем с такой беспощадной жесткостью. Конечно, мы знали, что могло ожидать нас, но не хотели думать об этом.
«Я не хочу пережить такое еще раз», — продолжала мать. — «Пока ты „путешествовал“, Людмила предложила нам снова устроиться у нее. Но когда Лона пришла, чтобы сообщить нам об этом, ты уже исчез. Все это время я оставалась в домике. Лона, как могла, заботилась обо мне. Теперь мы запрем домик и переберемся к Людмиле. Она живет сейчас на Байришенштрассе, недалеко от Оливаерплац, ей удалось найти довольно просторную квартиру. И прошу тебя: больше — никаких фокусов! В этом случае опасность угрожает не только нам, но и Людмиле».
«А почему бы нам не остаться здесь?» — спросил я. — «Зимой здесь безопаснее всего».
«Иногда совсем недурно помыться в настоящей ванне, сварить еду на нормальной плите, а не мучиться часами, чтобы разжечь огонь. И не просыпаться по ночам от холода».
«Мне совсем не хочется возвращаться к этой Людмиле. Она опять затащит меня к себе в постель и заставит гладить ее между ног», — подумал я. — «Уж лучше мерзнуть по ночам и мучиться, разжигая огонь в нашей печурке».
Я уже собирался сказать об этом матери, но увидел слезы в ее глазах, увидел, как она устала и измучилась.