— Жена в слезы, проборка?
— Нет, такого у нас не заведено. Без сцен.
— И всегда так? — Фролов недоверчиво прищурил маленькие глаза. Он явно намекал на случай с пленным. И, хотя Листравой ожидал, что разговор придет к этому, двусмысленный наводящий вопрос смутил его. Хитрость всегда не нравилась Александру Федоровичу, и он заговорил сбивчиво:
— К чему намеки, товарищ командир? Давайте по-простому, по-рабочему. Насчет дохлого фрица, что ли?
Он все-таки не был уверен, что правильно понял начальника политотдела, закрадывалось сомнение: а может, просто Краснов нажаловался?
— Почему же дохлого? Вон какой здоровяк. Даже вам пришлось бы худо, будь вы с ним на равных правах.
Листравой рассердился: сравнение с фашистом прямо-таки взбесило его.
— Видели мы вояк почище. Кого? Всяких в гражданскую. Фриц дохлый, потому что плакать кровью ему придется. Вот! Доброта наша, русская, страшную силу таит…
— Бить пленных, безоружных?
— А я звал их? С винтовкой звал? Ну, а полез, за синяки пеняй на себя. Пощады не жди!
Фролов хорошо понимал озлобленность Листра-вого, но на одном настаивал:
— Разве безоружного трогать можно? Так только звери поступают.
— Эх, добрый человек! — перебил Листравой. — А мой сын где? Кто мне его заменит? Фриц тот мордастый, да?
Листравой рывком отворил дверцу печки: ветром выбросило дым из нее. Александр Федорович заморгал, кулаком растер слезу.
— Кто мне вернет Алешку, спрашиваю? Вас вот не рвануло за сердце. Зве-е-ери!.. Хотите «нать, я курицу не зарублю.
Помолчали.
По долгу начальника политотдела Фролов не мог простить машинисту его поступка: дурной пример степенного и авторитетного человека заразителен для других, менее устойчивых. Но командира тронула скорбь отца: «Быть может, оставить все это без последствий? Немцы с нашими не цацкаются. А если бы мою дочку убили?»
Он встретился глазами с Листравым и увидел в них жесткое упрямство убежденного человека — такой в скидке не нуждается. Фролов отмел свои колебания, сухо сказал:
— За проступок, порочащий вас, рабочего человека, объявляю выговор. При повторении посажу на «губу»! Понятно?
Листравой выпрямился: правду, выходит, говорили, что начальник политотдела беспощаден. Невидящими глазами посмотрел он на Фролова, глухо откликнулся:
— Понятно. Только не посылайте ко мне всяких болтунов. Выброшу на ходу паршивца.
Листравой теперь определенно считал, что начальнику политотдела нажаловались.
— Кого? — не понял Фролов.
— Знать должны. — Александр Федорович отвернулся к печке, негромко буркнул: — Краснова этого…