А еще неделю спустя на станции выгрузились строители, началась разборка каменных завалов. Наташа была поражена особенно сильно: диспетчер назвал станцию ее настоящим довоенным именем. Наташа в первый момент не поняла. Потом она несколько минут повторяла поэтичное русское название бывшей Единицы и осознала, что они оказались в тылу. Провожая очередной поезд, она услышала, как боец в вагоне опросил товарища:
— Далеко, видно, еще ехать до фронта?
И Наташе захотелось ехать вместе с этими солдатами до самого фронта, осесть на какой-нибудь новой Единице.
Долго не пришлось ждать. Однажды к вокзалу подали новый состав порожних вагонов. К обеду в них начали грузиться железнодорожники.
Время пролетело в хлопотах незаметно. И уже Хохлов нетерпеливо прохаживался вдоль вагонов в ожидании паровоза. Досадовал на задержку.
«Мы четче и быстрее работали, — ревниво думала Наташа, сидя на камнях и штопая пятки чулок. — Ничего, попривыкнут».
У вагонов появился Листравой, а за ним, обнявшись, Пилипенко и Батуев. Они только что передали локомотив новой бригаде.
— В путь, значит, Парфен Сазонтыч? — Листравой пожал руку Хохлова.
— В путь, до победы! — несколько приподнято ответил Хохлов.
Наконец все разместились по своим вагонам.
Паровоз цокнул сцеплениями, дрогнул. Люди стали у раскрытых дверей.
— Меня, меня-то пропустите! — весело закричала Наташа, пробираясь к двери. Листравой потеснился: уступил ей дорогу. Она стала рядом с Ильей.
Поезд тронулся, гудками спугнув стайку скворцов с поломанного дерева. В редкой кроне его застрял клок седого дыма.
Возле подвала, у надписи «Выстоим!», стоял Мошков и крутил над головой пилоткой.
Наташа крикнула:
— Догоняйте!
Мошков что-то отвечал, но его голоса уже не было слышно. Пошли назад груды камней, серые пепелища. Зеленые иголки травки пробивались на руинах. А железнодорожникам эти битые кирпичи, эти хаотические сплетения бетона и железа, эти уродливые завалы разрушений казались обжитыми. И люди верили, что площади будут ровными, что появятся улицы, скверы, опять зацветут сирень и вишня.
Наташа все махала, махала рукой…
На пригорке, недалеко от вокзала, показалась братская могила в цветах. Над ней скорбно высился деревянный обелиск. Друзья проводили его грустными взглядами.
Батуев тихо перебирал струны гитары. Мягкие лиричные звуки воскрешали в глубине сердец недавно пережитое. Когда-то, по дороге к фронту, тоже звучала эта гитара. Другие руки ее держали, другие голоса ей вторили… Где они? Не все прежние спутники смогут перебирать струны — многие уже никогда не увидят этого мира…