Люк вел машину весь день и всю ночь. Несколько раз я спрашивала, не устал ли он, но он неизменно отвечал, что бодр, как никогда, и что ему просто не терпится скорее добраться до родных мест. Поэтому мы делали только короткие остановки. Позади оставались миля за милей. Временами я засыпала, и когда на рассвете в очередной раз открыла глаза, то поняла, что мы доехали до предгорий. Дорога серпантином поднималась вверх, мы постепенно взбирались на холм, за которым стояли другие, более высокие и крутобокие. Изменился не только ландшафт, но и постройки, поселки, фермы. Бензоколонки попадались все реже и реже, зато чаше встречались унылые дощатые строения. Вместо современных мотелей на нас смотрели маленькие избушки-гостиницы, скрытые в тени придорожных рощиц.
Перебравшись через холм, мы оказались в просторной ложбине, где зеленели огороды, желтели поля, обещавшие щедрый урожай. Это и была долина Уиннерроу.
— Вот проедем эти фермы, — сказал Люк. — И ты увидишь угодья бедняков, тех, кого по праву называют горцы-горемыки. Вон на тех склонах уже виднеются их лачуги.
Я во все глаза смотрела по сторонам, но снизу убогие поселения шахтеров, самогонщиков-профессионалов и просто крестьян казались игрушечками — безобидными, уютными и даже нарядными. Они прекрасно гармонировали с пышной природой гор.
— Здесь живут зажиточные хозяева, а там — публика еще богаче. — Люк кивнул в центр долины, где кудрявились сады и аллеи. — Вот туда и текут все ручьи и речки, такие бурные весной, там и питают они водой землю тех, кто меньше всего в этом нуждается. Зато у господ Уиннерроу роскошные сады и цветники, там растут любые деревья, любые цветы, какие только может пожелать сердце богача. И розы, и тюльпаны, и ирисы, и нарциссы — что угодно, — с горечью произнес Люк.
— Тебе не по душе эти люди, Люк? — спросила я.
Он помолчал, а затем процедил сквозь зубы:
— Скоро минуем главные улицы, и ты увидишь их кварталы. Увидишь дома местных победителей. Возможно, поэтому долина носит такое название — Уиннерроу[7].
— Почему победители?
— Так издавна прозвали владельцев здешних угольных шахт. Они победили в борьбе за жизнь и построили свое богатство на горбу проигравших — тех самых шахтеров, которые работали и гибли сотнями от чахотки и лишений. Так издавна называли хлопковых магнатов, чьи фабрики выпускают лучшее постельное белье, скатерти и прочую дребедень. А рабочим хлопковая пыль намертво въедалась в легкие. И их косила чахотка и до сих пор косит. Что, разве кто-нибудь им возместит ущерб? — гневно воскликнул Люк.