Она была красной от гнева.
— Энджи, не гоните лошадей. Четыре недели, пять недель, увидим на месте. Мне просто нужно примерное уточнение срока, я не могу забросить все мои дела на неопределенное время.
— Ваши дела? Ваше время принадлежит мне, не вздумайте распоряжаться им самостоятельно.
И поправилась:
— Оно принадлежит компании.
Щеки мои запылали.
— Вы деликатно напомнили мне о том, что я ваш наемный работник. Спасибо, я чуть было не забыл об этом.
Она прервала меня:
— Вовсе нет. Если я была чуточку резка, не сердитесь на меня. Я неправильно выразилась. Ведь ваша жена может нуждаться в вас больше, чем компания…
Я чувствовал себя как-будто обнаженным.
— Если бы у вас хватило смелости сказать мне, что происходит…
— Да какая разница! Отец старается успокоить меня с небес.
— В чем вы меня упрекаете?
— Вы не соответствуете вашему честолюбию и особенно вашему воображению.
Что она знала обо мне? Только тот фасад, который я сам построил, и мои успехи в компании. Она не имела никакого права унижать меня.
Энджи тщательно выскребла коробочку с вареньем, не оставив ни кусочка абрикосов в чашечке, вылизав ее с кошачьим усердием.
Я ушел от нее. Долго просидел в ванной, а она в своей. Если бы мы могли смыть все наши грехи, наши обиды и ссоры! Я снова увидел ее с мокрыми волосами цвета только что вылупившегося цыпленка. У этой девицы был детский облик. Воспоминания об отце еще витали в воздухе, она некоторое время подулась, а потом уселась ко мне на колени. Эта перемена настроения была просто невыносимой. Я еще не знал ее маски «маленькой девочки».
Она показала мне библиотеку с множеством книг, начиная от Томаса Манна и Уильяма Айриша и кончая несколькими томами Диккенса, забытыми на полупустой полке. Мы кого-то ждали? Она продолжала говорить о своем отце… Ни разу в жизни я не поднял руку на женщину. А как с ней? Мне хотелось ударить ее. Но, благодаря моему самообладанию, нам удалось провести это время без рукоприкладства. Она предложила устроить короткий пикник на улице. Только для того, чтобы встретить первые лучи солнца, которое в это время года появлялось на террасе кухни лишь к одиннадцати часам. Я был мягок и податлив. Я схватывал и отправлял назад слова, мысли, я защищался. Был ли это приступ Эдипова комплекса, надо ли мне было играть в отца? Я с благодарностью откликнулся на предоставленную мне передышку, на возможность глотнуть свежего воздуха. Бросившись к холодильнику, я перевернул лежавшие там пакеты и упаковки из пластика. Часть их упала к моим ногам, и мне пришлось их поднять и положить на место. От ее взгляда я стал неловким. Я ненавидел этот дом и его извращенную роскошь, но мне надо было уехать отсюда, не порвав с ней. Мы вместе накрыли стол на улице, я запретил ей пить вино и забрал у нее из рук бокал. После чего, усевшись напротив нее, сидевшей положив локти на стол, я начал спокойно пить кофе. Но ей явно хотелось выпить, и мне пришлось уступить. Я не знал эту ее сторону «светской выпивохи». Я вернул ей бутылку, и она дважды наполняла вином свой бокал. С каким напряжением она боролась?