— Это — святое время, — заявила она.
Наши лица были перечеркнуты лучами солнца.
— Время моего отца, — сказала она, подняв бокал в сторону облаков.
Чтобы сделать ей приятное, я тоже повернулся в сторону солнца и закрыл глаза, согласившись принять участие в церемонии воспоминаний. В этот ответственный момент я, законченный лицемер, решил разыграть сцену благоговения. Утешив себя тем, что небольшое проявление сострадания еще никому не вредило.
И вдруг фраза Энджи словно ударила меня ножом в живот. Сначала была боль, а затем потекла кровь.
— Почему вы мне солгали?
Я открыл глаза и посмотрел на нее. Она была похожа на античную героиню и одновременно на маленькую девочку, у которой сломали игрушку. Она была готова растоптать меня.
Я встал, отодвинул стул, взял свой бокал и чашку и начал собирать тарелки.
— Со вчерашнего дня я выслушал немало глупостей. Давайте приберем здесь и уедем. Я сложу все это в машину.
Я работал как женщина, которая хотела оправдать свое звание домохозяйки. Она не сводила с меня взгляда.
— Не надо суетиться, охранник все уберет. Вы обманули меня насчет вашего прошлого…
Я поставил на стол горку собранной кое-как посуды, одна из вилок упала на пол. На грудь мне навалилась тяжесть в сотню килограммов.
— О чем идет речь, Энджи?
Она тоже встала, явно наслаждаясь сценой казни французского карьериста. Она была у себя дома, а я был на грани увольнения, как слуга, не состоящий в профсоюзе, или незаконный сезонный рабочий.
Я оперся о спинку железного стула.
— Не изображайте из себя Федру… Вы ведь знаете, кем была Федра?
— Оставьте ваши справки засидевшегося в колледже ученика, — сказала она, — Позавчера я получила отчет о расследовании по вашему делу.
— Расследовании?
В горле у меня пересохло от чувства глубокого унижения.
— Проведенное двумя отделениями нью-йоркского агентства, которое специализируется в подобных делах. Одно отделение находится в Париже, а другое во Франкфурте.
— В каких делах?
— В вашей частной жизни.
— Выразитесь яснее.
Я хотел выиграть время, но мир рушился, будущее менялось. Очень часто во время трагедий, особенно, кажется, во время землетрясений, внимание человека приковывается к малозначительным деталям. Я едва не рухнул в бездну и уперся взглядом в извилистую герань, которая окружала террасу вперемежку с другими красными, желтыми и голубыми горными цветами. Я увидел, как проползла ящерица бежевого цвета с позолоченной чешуей. Я с детства любил ящериц. Озеро, отели на его противоположном берегу, эти здания в пятнадцать — двадцать этажей — все взлетело вверх у меня в голове. Серая вода, белые треугольники, качавшиеся на окаймленных пеной волнах, яхты под парусами.