Я должен был выбраться отсюда и вернуться в Нью-Йорк. Что могло случиться с Энни в Нью-Йорке?.. Падение в Гудзон? Но если ее тело найдут, встанет проблема идентификации.
— Хелло!
Я вздрогнул. Меня окликнула Энни:
— Добрый день, Эрик!
— Привет, Энни!
Она протирала глаза.
— Уже встал? Есть что-нибудь посмотреть?
— Да.
Она покачала головой:
— Отлично. Но в данный момент я хочу есть. Я замерзла, вся разбита. Приди меня утешить!
Мне вовсе не хотелось заниматься любовью.
— Не выпив кофе, я малообщителен.
— И даже не любезен?
— Да.
— Ты просто невыносим.
— Правда.
— Может быть, твоя жена права.
— Прекрати, Энни. Ты слишком болтлива. Перед кофе ты говоришь, после занятий любовью ты говоришь. Надо уметь молчать. Заткнуть рот.
И повторил по буквам:
— 3-а-т-к-н-у-т-ь…
Она замолчала. В переносном термосе оставалось еще немного питьевой воды, я выпил аспирина. Стоя голыми ногами на плиточном полу, Энни укладывала вещи и ворчала на меня. Потом с легким шумом застегнула молнию чемодана.
В семь часов но пути в столовую мы повстречали других туристов, живших в соседних номерах. Они подтягивались на завтрак со всех сторон, словно муравьи на сладкие крошки. Одна толстая женщина, которую я заметил накануне вечером, втолковывала мужу: «Ты ни в чем не отдаешь себе отчет. Впрочем, не знаю как… Вот я и думаю. Туалетной бумаги было очень мало, мне пришлось использовать свои салфетки. Почти всю коробку».
Мне пришлось прогнать прочь эту картину из фильмов Феллини: она сидит своей задницей на гигантском унитазе. О, как мне хотелось дать волю своему припадку женоненавистничества. Отомстить за себя… За другой дверью о чем-то спорили на японском. Потом мы прошли мимо последней комнаты в этом секторе. В этом номере разговаривали немцы, очевидно молодожены в свадебном путешествии. Несколько раз раздались слова «Я тебя люблю». Наконец мы вошли в ресторан и уселись за первый попавшийся свободный столик. Официант налил в чашки отличного кенийского кофе, ароматного и крепкого, настоящее блаженство! Энни прошла к столам с едой и вернулась с горячими тостами и горстью кубиков сливочного масла, каждый в отдельной упаковке. Привет тебе, пустыня! Я пил уже третью чашку кофе, когда снова появились израильтяне. Они сдвинули несколько столиков и снова принялись говорить. Старый еврей наклонился вперед, остальные вытянули шеи, и полился нескончаемый разговор. Кофе помог, я стал добрым христианином, следовательно, более отзывчивым:
— Энни, я утром повел себя как негодяй, признаюсь и прошу прощения. Не дуйся.
— Дуться? Нет. Я молчу. У тебя непредсказуемые перемены настроения, как у извращенца.