Голос был мой, но я чувствовал себя марионеткой в руках какого-то чревовещателя: мог ли я, неверующий преступник, сказать «сад всемилостивейшего Господа»? Энни почти не дышала, а Махмуд, положив руки на руль, слушал тишину. Вокруг нас в мире, окаймленном цепью шуршащих облаков белого и розового цвета, прогуливались и щипали траву сотни различных животных, не обращая друг на друга никакого внимания, они перемещались в полном спокойствии.
Махмуд пробормотал:
— Справа водяные козлы и мелкие антилопы, которых называют дик-дик, чуть подальше — лани, прямо в глубине — сотня антилоп гну. Посмотрите налево, идут четыре слона, остальные позади них.
Энни сжимала мою руку с такой силой, что могли остаться синяки, она едва сдерживала возбуждение, но не издавала ни единого звука, боясь спугнуть чудо. Вдали перед нами вырисовывались туманные холмы цвета маренго, проходили покачиваясь жирафы, их движения напоминали вальс. Чуть поодаль мимо полосатых зебр пробежала стая газелей Гранта.
Энни прошептала:
— Говорю вам, что отныне со мной может случиться все что угодно. Наша жизнь отмечена этим мгновением.
Мы смотрели на этот гигантский Ноев ковчег. Мы были небесно-голубыми, светло-розовыми, соломенно-желтыми, мы были саванной и небом, мы были кенийцами и европейцами, мы были свободными и мирными животными. Понемногу мы снова поднялись до уровня человеческих существ в настоящем смысле этого слова. Но этот живой фильм продолжился. Махмуд завел двигатель, и вскоре мы уже ехали мимо густого леса. Водитель сбросил скорость. От зелени отделилась какая-то серая масса — на нас шел одинокий слон, видимо, ему хотелось свести личные счеты.
Картины саванны: зебры; проскакавшее мимо стадо антилоп гну; четыре длинноногих страуса пробежали мимо разорванного тела антилопы, которую пожирала гиена вместе с тремя стервятниками, глядевшими на нее с презрением.
Узнав, что нам предстояло утром уехать из «Масаи Мара», Махмуд недовольно покачал головой:
— Чтобы получить представление о богатстве этого заповедника, нужно пробыть здесь по крайней мере неделю.
Я все больше и больше чувствовал, что время поджимало. Я был всего лишь беглецом, прикованным к своему алиби.
К двум часам дня мы наскоро пообедали в ближайшем лагере и продолжили экскурсию. Ближе к вечеру, когда сумерки начали размывать очертания, когда одиноко стоящие акации стали напоминать легкие отпечатки пальцев на горизонте, словно тонкое кружево, мы вернулись назад. Одни видения улетучиваются, исчезают, другие видения запоминаются на всю жизнь. Видения бывают яркими, бывают болезненными… По возвращении в гостиницу на меня напало безумное нетерпение, Я ушел с ужина, постоял под жидкими струйками душа и улегся в кровать. Повернувшись лицом к стене, я слушал шум шагов, до меня донеслись несколько фраз на немецком языке. Вернулась Энни, спросила, как я себя чувствую. Я пробормотал: «Спасибо, хорошо». Она занялась вещами, стала открывать и закрывать свой чемодан, словно кочевник, хранящий свое богатство. Она просматривала содержимое чемодана и любовалась покупками. Развернув закутанные в пижамы фигурки гордых воинов, купленные на пляже отеля «Дайане Риф», она, прищурившись, осмотрела их и снова завернула. Энни увидела, что одно ухо жирафа, голова которого высовывалась из сумки, почему-то отклеилось. Она дала себе слово починить его в Баффало. Я не мог не слышать ее вздохов, ее призывных фраз, похожих на рыболовные крючки. Она заигрывала со мной, ей хотелось поговорить.