Вскоре были наколоты дрова, стояли палатка и тент, на веревке подсыхали куртка, носки, полотенце. Костер мокро трещал и разбрасывал искры. Было еще светло и полно времени, неторопливый супчик варился на огне, тучи резко потащило в стороны. Ефимов дожарил лук, выскреб его в котелок и вышел из-под тента оглядеться. Начало резко холодать, и небо сильно похорошело. Солнце, ушедшее за гору, отражалось красноватой и золотой каемкой по кучерявым краям туч. Крыша палатки забелела инеем.
В Москве, обдумывая этот сплав, Иван опасался, что может оказаться слишком на одного, что начнется тоска по людям, с кем он обычно все это делил. Этого не случилось. Одному было отлично. И его вечное желанье делиться избытком красоты оказалось простой человеческой слабостью, не имеющей ни хорошего, ни плохого смысла. Все его мысли и желания были ничтожны перед величием неба, гор, тайги и одиночества…
Он стоял, глядел на костер, на аккуратный лагерь, на тент, натянутый до барабанного гула. На тот самый тент, что утром кое-как болтался под дождем. Под ним только что не текло, но ему ничего… неплохо, то есть даже очень хорошо под ним было. В голову пришла их первая двенадцатиметровая квартирка на Таганке. Две кровати не помещались, и он сделал двухэтажную, наверху спал маленький, сказочно кудрявый Сашка.
Потом была трехкомнатная, потом четырех-, потом большой загородный дом, где они поселились вместе с родителями. Целая усадьба с гостевым домом и домом для прислуги. Три поколения вместе — мечтал Иван, когда строил… Этого оказалось не так просто добиться. Потому что разницы нет, криво стоит тент или прямо. Важнее — нужно ли это тем, для кого ты строишь. Понять, что им действительно нужно, — это было важнее. Может, и не дом совсем, а просто ты сам, твое настоящее внимание им нужно было. Но до этого уже руки не доходили…
…А другой попытки не предоставляют…
Заря гасла за гору, сумерки густели на глазах, краски снежных вершин и вечернего неба тускнели, как будто их затирали серым холодеющим воздухом. Расстояния стали непонятны, а звуки — загадочнее и резче.
Когда Ефимов забирался в палатку, она хрустела от мороза.
Неторопливо
Морозило, огонь осторожно лизал мелко колотые полешки и окоченевшие руки. Вода для кофе начала позванивать в котелке. Было пятое октября. Потихоньку начинался, оттаивал четвертый день на реке. Не верилось, что только три дня прошло… Иван грел руки в пламени, отклонялся от дыма, события этих дней слились в одно большое, размерами никак не трехдневное: вода, всякая-разная вода, дождь и снег, горы, тенты и костры, косы заснеженные, звери, тайга… столько вместилось. Время — штука непростая, все пространство этих дней было до отказа наполнено редкими чувствами.