Альтман, скрипнув зубами, сунул ему зажигалку, дождался, пока Бэрни сделает пару затяжек, и брезгливо сказал:
– Все, вали отсюда!
Бэрни поднялся с места, посмотрел на меня и понимающе сочувственно вздохнул. Потом, покачивая худыми бедрами, отошел, затем повернулся и послал мне воздушный поцелуй. Альтман досадливо сплюнул.
– А кто это? – прикинулась я дурочкой.
– Да! – махнул рукой Альтман. – Ходит тут один урод. Нужно сказать Вадику, чтобы вообще перестал его пускать, а то всю эстетику портит и пугает порядочных, но впечатлительных девушек.
– А это мужчина или женщина? – наивно спросила я.
– Ни то, ни другое… – пробормотал Альтман. – Он, кажется, сам не определился. Ладно, Женька, ты не обращай внимания на всяких уродов, а лучше смотри вон туда!
Он ткнул пальцем в сторону эстрады, и я обратила туда свое внимание. Там, в освещенном прожектором пятачке, уже обозначились две девушки в купальниках и, поставив в центре эстрады какой-то макет, изображающий цветущее дерево, принялись извиваться вокруг него, демонстрируя какое-то подобие эротического танца с очень глубоким смыслом. Обе они, по замыслу режиссера, наверное, были Евами, потому что периодически срывали с дерева воображаемые яблоки и откусывали от них по кусочку. Где были Адам, Змий, а также куда смотрел Бог во время этого безобразия, было непонятно.
С каждой минутой в глазах девушек появлялось все больше и больше вожделенного огня, они совсем раскрепостились и постепенно сбросили с себя остатки одежды. Оставшись обнаженными, они повернулись к залу и попеременно испустили радостные вопли:
– Либерти! Либерти!
Надо полагать, сюжет этот должен был означать полное обретение свободы. Правда, я так и не поняла через что.
Зато Альтман, позиционировавший себя истинным ценителем искусства, весь извертелся на своем стуле, стараясь и зрелище не упустить, и мне внимание оказать.
– Ты видишь, видишь? – возбужденно шептал он мне. – Каков замысел, а? Какая идея? Какое освобождение от стереотипов?
Я старательно кивала, сама же блуждая взглядом по залу в поисках Никанорова. Он все еще не находился, но зато я заметила кое-что заслуживающее внимания.
Кучерявый толстяк, интересовавшийся мною, оказался еще и оператором этого кустарного эротического шоу. Он с ужасно занятым видом суетился слева от эстрады. Толстяк включил еще один прожектор, поменьше первого, установил на плече большую видеокамеру и, то приседая, то наклоняясь под разными углами, старательно снимал все действо.
– Альтман, – обратилась я к своему соседу.
Тот отреагировал очень живо: положил мне одну руку на бедро, вторую на плечо и горячо продышал в ухо: