А на сцену в это время выбежал не кто иной, как сам Андрюша-Грейнджер. Он был почти голым, только на бедрах намотаны шкуры каких-то неизвестных науке зверей. Вроде бы под леопарда. Наверное, он символизировал первобытного человека. Вместе с ним на сцену выпорхнули те самые две девчушки, на сей раз одетые примерно так же, как и их партнер. Все трое закружились в танце, причем Грейнджер вел себя как мужчина-охотник, добычей которого являются обе самки. Он уделял внимание обеим, имитируя танец любви. Уж не знаю, как ко всему этому на самом деле относился Альтман, я же не видела в этом примитиве ничего выдающегося. В конце танца Грейнджер как бы удовлетворил обеих девушек, после чего все трое убежали с эстрады.
Однако Грейнджер появился очень скоро, причем возник он возле нашего столика и быстренько уселся за него, кивнув приветливо Альтману и равнодушно мне. Альтман тут же налил ему в стакан сока и произнес прочувствованно:
– Андрюша, ты делаешь колоссальные успехи! Сегодня ты был настоящим мужчиной! Какая страсть! Какой породистый самец! Сразу чувствуется, что перед его могучей силой не устоит ни одна женщина!
Довольно худосочный Грейнджер, с которым я справилась бы одним пальцем, вовсе не производил впечатления могучей силы. И уж меня бы он точно не обаял. Но я позволила Альтману нести его льстивую ересь. Пусть выпендривается и чувствует себя великим служителем искусства, а не обычным любителем клубнички. Хотя это и не была порнография в полном смысле этого слова, и если бы все присутствующие здесь были людьми взрослыми, то и на здоровье, пусть себе сходят с ума, как им вздумается, и изображают из себя хоть Клеопатру с Антонием, хоть Пятачка с Винни-Пухом. Но во все это были вовлечены школьницы, и вот это мне уже совсем не нравилось. С другой стороны, это давало мне кое-какие перспективы побеседовать с Андрюшей без применения физического насилия. Ну, или с минимальным применением.
Пока парочка приятелей оживленно беседовала справа от меня, я посматривала на толстого оператора. Кажется, его звали Вадик.
Он неспешно расхаживал со своей камерой по залу, пытаясь снимать новое действие с разных ракурсов. При этом я обратила внимание, что сама камера была довольно старенькой, заправленной пленкой. Видимо, тратиться на цифровую Вадика душила жаба. Что ж, я могла его понять: если вся эта милая тусовка находится, так сказать, на самообеспечении, то кому захочется вкладывать свои деньги?
Не успела я подумать об этом, как у Вадика закончилась пленка. Он ее быстро заменил и, бережно вытащив из камеры использованную кассету, положил на стол позади себя и махнул рукой следующей паре артистов.