— Ну, так как? Ты станешь отвечать на их вопросы?
— Не знаю. Я еще не решила.
В конце концов она таки сделала, то о чем ее просили. Но — осторожно, кое о чем в каждом случае умалчивая. Редактируя, меняя формулировки и подвергая цензуре возможный ответ. Она выслушивала каждый вопрос и старалась вспомнить, каково ей было в том или ином возрасте. Смогут ли они совладать со всеми этими сведениями о своем будущем? Можно ли вообще рассказывать им то или это? Она говорила только то, что, по ее соображениям, могло им помочь, но ничего более. Когда ответы могли быть неприятны, она дипломатично обходила острые углы.
Женщина, думавшая, что она беременна, спросила, был ли ее теперешний парень тем самым. Даньелл сказала, что нет, но это не беда, потому что вскоре она обнаружит в нем черты, которые ей не понравятся. Если бы она за него вышла, ей пришлось бы потом пожалеть. Даньелл предложила женщине наслаждаться чудесным сексом, а парня принимать таким, каков он есть, пока отношения между ними сохраняются. Не более.
Женщине в бинтах она сказала, что она выздоровеет. Когда повязки снимут, на голове у нее после несчастного случая останется шрам, но не страшный, а больше ничего. Слух к ней вернется полностью. И хотя в это трудно поверить, итогом этого ужасающего опыта станет и нечто положительное: она научится ценить жизнь, наслаждаться ею сильнее, чем когда-либо прежде.
Но Даньелл не рассказала женщине о ночных кошмарах и острейших приступах беспокойства, от которых она страдала не один месяц после выписки из больницы. Не рассказала и о симптомах паранойи, иногда охватывавшей ее, когда она выходила из квартиры или ехала в машине. Не описала и чувства надвигающейся гибели, слишком часто нависающего над ней и заставляющего ее оставаться дома, в безопасной квартирке, где все вещи были ей знакомы, а от предательского внешнего мира ее отгораживали надежные стены.
Она долго переходила от стола к столу, отвечая на вопросы, рассеивая страхи, смягчая горечь предчувствий. Мелкий дождь шел не переставая. Занимательнее всего Даньелл показалось то обстоятельство, что ни одна из них не спрашивала о том, что будет годы спустя. Каждая Даньелл хотела знать о том, что произойдет в данный момент ее жизни или, самое большее, через неделю или месяц. Никто из детей не спрашивал: «Когда я вырасту, буду ли я?..» Никто из взрослых не спросил: «А через год?..» Для каждой из них жизнь имела значение лишь на текущий момент.
— Моя очередь.
Усталая донельзя, она наконец сидела одна и отрезала кусок орехового пирога. Ее двойняшка уселась рядом и повторила: