Об этом - не о самом гвардейце - он думал с ненавистью, и к ненависти примешивалась досада на самого себя: он сам не вернулся к ней, когда он был свободен, когда он надеялся еще забыть все, что произошло в Варшаве, он сам, не умея преодолеть угрызений совести и детских опасений за ее судьбу, не отвечал на ее письма...
Впрочем, что ж! все идет своим порядком, его руки делают только шесть простых движений - затвор вниз и назад, затвор вперед и наверх, приклад в плечо, палец на курок, - он метко стреляет, он имеет право забыть наконец о том, что...
- Атака! В атаку пошли! - говорил кто-то у него над ухом.
Он оперся на винтовку и выглянул из-за невысокого вала: по рыжему полю летели игрушечные всадники. Они сбились в кучу, потом раздались в стороны и лавой помчались прямо на красногвардейцев, на Шахова, на окопы.
Дикий, отдаленный крик вдруг стал слышен, он с каждым мгновением все наростал и приближался.
Правее поля атаки часть отряда бросилась бежать.
Кривенко с револьвером в руках выскочил из окопа и побежал наперерез бегущим, злобно и тяжело ругаясь.
- Назад, назад, мать вашу...
Крик все приближался; и вдруг Шахов увидел, что с обоих флангов навстречу казакам бегут матросы.
И снова чувство странного отчуждения от самого себя, отчуждения, граничащаго с бешенством, то самое чувство, которое он испытал во время штурма дворца, овладело им.
Он торопливо выскочил из окопа, все его соседи, карабкаясь через вал, один за другим, выползали на поле, - и побежал к оврагу, навстречу игрушечным всадникам и голубой глине оврага и белым комьям разрывов, которые пятнали синий кусок неба над Царским Селом.
Молодой матрос, держа винтовку наперевес, молча бежал рядом с ним. Шахов мельком увидел его лицо, разгоряченное, потное, и ему показалось, что над этим лицом качается и свистит пронизанный пулями воздух.
Овраг остался за ними, какие-то мокрые постройки замелькали в стороне от оврага, на краю неширокого поля.
- А-а-ах! - негромко сказал матрос и остановился.
Навстречу им из-за построек выскочили казаки, и дальше все покатилось куда-то, как в нестройном перепутанном сне.
Шахов выстрелил из винтовки раз, другой, третий, ударил кого-то штыком и горячей рукой, схватившись за холодный стержень затвора, пытался снова зарядить пустую винтовку.
Огромный лохматый казак, стоявший у обгорелой избы, неторопливо подошел к нему: он повернулся и бросился бежать обратно.
- Стой, сукин сын, - неспешно сказал казак, свободной рукой крепко схватив его за ворот гимнастерки и толкая в спину прикладом.