Усадив обеих в соседней приемной, я предложила им что-нибудь выпить. В полвосьмого я спросила у Вероники, сможет ли кто-либо провести службу вместо Марджери. Я не поясняла, что Марджери вряд ли сможет подняться на сцену без посторонней помощи, что ей тяжело издать самый слабый звук, трудно даже шепотом разговаривать.
— Айви замещала Марджери в декабре, но без проповеди, только гимны и чтения.
Этот вариант отпадал, так как Айви пребывала вне сферы досягаемости гимнов смертных. Л еще?
— Рэчел Маллори.
Я послала Веронику искать Рэчел, а сама придавила тяжелым взглядом Мари, которая вполголоса бормотала всяческие проклятия в мой адрес.
Часы в холле пробили три четверти восьмого.
— Я должна помочь хозяйке одеться, — взорвалась Мари.
— Если она в восемь не выйдет, мы к ней зайдем, — заверила я горничную.
Мари яростно запротестовала, но я погасила ее пыл пояснением, что если Марджери не способна передвигаться самостоятельно, то Мари вряд ли ее сможет внести на сцену на руках.
Минуты тянулись (простите, дорогой Холмс, это нагнетание страстей да страхов, я хочу все рассказать как можно более подробно). Вез шести восемь открылась дверь, ворвались Вероника и еще одна дама — Рэчел. Они остановились в дверях, Вероника открыла было рот, чтобы меня о чем-то спросить, но тут распахнулась другая дверь. Рэчел повернула голову на звук и тихо вскрикнула. Вероника и Мари рванулись мимо меня, и все трое затараторили наперебой, обрадованные и сгорающие от любопытства. Им ответил какой-то шуткой жизнерадостный голос Марджери, которая тут же появилась в комнате, держа в руках мои шляпу и пальто.
— Вы забыли их в часовне, Мэри, — сказала она. — Снаружи холодно, они вам понадобятся.
Завершив прозаическую интермедию с предметами моего туалета, она извинилась за опоздание и исчезла в сопровождении Вероники и Рэчел. Я успела услышать ее смех.
Холмс, на ней не было ни единой отметинки! Ни царапин, ни синяков. Она ступала столь же грациозно, как и всегда, грудная клетка двигалась достаточно свободно, не мешая Марджери непринужденно смеяться. Единственной „уликой“ для меня послужили слегка влажные волосы слева.
Я осмотрела ее комнату и не нашла никакого окровавленного платья. Воротник кофты оказался влажным, и, сжав его носовым платком, я получила на белой ткани красновато-коричневый отпечаток. Из углей очага выгребла девять костяных пуговиц и несколько металлических застежек — тех, что держали поврежденное платье и шелковое белье.
Мари застала меня на коленях перед камином и чуть не вцепилась мне в волосы. Она ругала меня на все лады и замолкла, лишь когда я всыпала ей в руку раскаленные пуговицы.