Третий полицейский (О'Брайен) - страница 30

Я ответил ему, так сказать, золотым «спасибо», но заметил, что данная им мне монета была ярко блестящим пенни. Я осторожно положил ее в карман, как будто она высоко ценилась и была очень дорогой. Я был доволен тем, как разобрался с этим эксцентричным, странно говорящим членом братства деревянной ноги. У дальнего края дороги текла речушка. Я встал, посмотрел на нее и стал глядеть на белую воду. Она ворочалась на каменистом ложе, прыгала в воздух и возбужденно торопилась за поворот.

— Участок на этой же самой дороге, — сказал Мартин Финнукан, — я оставил его позади милю назад этим же сегодняшним утром. Ты его обнаружишь в том месте, где река бежит прочь от дороги. Глянешь — увидишь жирную форель в коричневых курточках, возвращающуюся в этот час от участка, потому что она ходит туда каждое утро на отличный завтрак, достающийся ей из помоев и отбросов двух полицейских. Но ужинают рыбы в противоположном направлении, где у человека по имени Макфитерсон хлебная лавка в деревне из домов, стоящих тылом к воде. Три хлебных фургона у него и запряженная собакой легкая повозка для высокой горы, и он наезжает в Килькишким по понедельникам и средам.

— Мартин Финнукан, — сказал я, — отсюда до места, куда я направляюсь, мне нужно продумать сто две трудных мысли, и чем скорее, тем лучше.

Он посылал мне наверх дружелюбные взгляды из дымной канавы.

— Красивый ты человек, — сказал он, — удачи твоей удаче, и не ввязывайся в опасность, не послав мне осведомления.

Я сказал: «До свиданья, до свиданья», — и покинул его с рукопожатием. Оглянувшись с места чуть дальше по дороге, я не увидел ничего, кроме края канавы с дымом, идущим из нее, как будто жестянщики сидели на дне ее и варили свое что-там-у-них-бывает. Прежде чем уйти из виду, я вновь оглянулся и увидел очертания его старой башки, уставившейся на меня и внимательно изучающей мое исчезновение. Он был забавный, интересный и помог мне — объяснил, как пройти в участок, и сказал, сколько до него осталось. И, идя своей дорогой, я был слегка рад, что познакомился с ним.

Тот еще клиент.

Из всего множества поразительных высказываний, сделанных Де Селби, ни одно, я думаю, не может соперничать с его утверждением, что «путешествие есть галлюцинация». Эту фразу можно обнаружить в «Деревенском альбоме» щекой к щеке с широко известным трактатом о «костюмах-палатках», этих пользующихся печальной славой холщовых одеждах, придуманных им для замены как ненавистных ему домов, так и обычной одежды. По-видимому, его теория, насколько я способен ее понять, сбрасывает со счетов свидетельства человеческого опыта и противоречит всему, что я сам узнал во время многочисленных прогулок по сельской местности. Человеческое существование Де Селби определяет как «последовательность статичных впечатлений, каждое из каковых является бесконечно кратким»; говорят, он пришел к этой концепции в результате просмотра некоторого количества старых кинематографических пленок, принадлежавших, по-видимому, его племяннику. Исходя из этой предпосылки, он отказывает в реальности любому движению или последовательности в жизни, отрицая тот факт, что время как таковое способно проходить в общепринятом смысле, и приписывает галлюцинации обычно испытываемое ощущение передвижения, как если, например, ехать или даже просто «жить». Человек, пребывающий в состоянии покоя в пункте А, объясняет он, и желающий пребывать в состоянии покоя в удаленном месте Б, может достичь этого только путем пребывания в покое в течение бесконечно кратких промежутков времени в бесчисленном числе промежуточных мест. Таким образом, нет принципиальной разницы между тем, что происходит, когда путешественник находится в покое в пункте А перед началом «путешествия», и происходящим «в пути», т. е. когда он покоится в каком-либо из промежуточных мест. Он трактует эти «промежуточные места» в пространной сноске. Не следует, предостерегает он нас, принимать их за произвольно выбранные точки на оси А — Б, отстоящие друг от друга на столько-то дюймов или футов. Правильнее считать их бесконечно близкими точками, но расположенными достаточно далеко друг от друга, чтобы между ними можно было вставить ряд других, промежуточных мест, между каждыми двумя из каковых нужно представлять себе цепь других мест покоя — разумеется, не соседствующих непосредственно, а расположенных так, чтобы допустить бесконечное применение этого принципа Иллюзию продвижения он объясняет неспособностью человеческого мозга — «на современной ступени его развития» — ощутить реальность этих изолированных «остановок». Он предпочитает группировать воедино многие их миллионы и называть результат движением, процедурой совершенно невозможной и недоказуемой, поскольку даже два отдельных положения не могут одновременно содержать одно и то же. тело. Таким образом, движение — также иллюзия. Он отмечает, что любая фотография является неопровержимым доказательством его учения.