Если судить по тому, что она мне пару минут назад рассказала о предпочтениях Кэлхауна, ближайшего переулка им было бы явно недостаточно. Я вообще удивляюсь, как им подошла комната в мотеле, учитывая тот шум, который они должны были производить. С другой стороны, никто бы на этот шум жаловаться не стал, потому что в ближайших двадцати комнатах люди занимались тем же самым. Быть может, Кэлхаун даже снял две прилегающие комнаты, чтобы убедиться, что не слишком много людей слышат, как он проводит время.
Я вытаскиваю из кармана куртки фотографию.
— Ты уверена, что это тот же человек, что и на фотографии? — говорю я, не показывая ей изображения.
— Абсолютно.
— Как он выглядел? — спрашиваю я. Держу фотографию лицевой стороной к себе. Просто пытаюсь проверить ее память, хоть она и видела изображение полчаса назад.
— Так и выглядел, — говорит она, кивая на фотографию.
— Опиши его.
— В смысле?
— Опиши его. Скажи, как он выглядел.
— Ну, на нем была белая футболка. Светло-коричневая спортивная куртка. Черные брюки.
— Да не то, как он был одет, сука…
— Эй.
— Опиши, как он выглядел.
— Не называй меня сукой.
— Да ответь ты на гребаный вопрос.
— Да пошел ты.
Откуда это вдруг? С чего такая агрессия?
Открываю портфель. Вынимаю нож.
— Эй, что ты делаешь?
— Слушай очень внимательно, сука, потому что у меня нет времени тут с тобой дурачиться. Если ты мне не расскажешь того, что я хочу знать, я начну отрезать от тебя маленькие кусочки. К концу этой ночи никто и цента не заплатит, чтобы тебя трахнуть. И единственным способом подцепить клиента для тебя будет — это надеть бумажный пакет на голову.
Изучаю ее лицо, ожидая реакцию. Вообще-то она должна была выглядеть удивленной, верно? Может, потрясенной. Может, испуганной. Вместо этого она начинает зевать. Закончив, снова засовывает сигарету в рот и делает еще одну глубокую затяжку, как будто ей вообще все равно. Бекки явно угрожали раньше.
— Думаешь, ты меня этим напугаешь?
Да. Да, я думаю, что напугаю ее. Так ей и говорю.
— И тебе это нравится? — спрашивает она.
— В смысле?
— Пугать людей?
— Это моя работа.
— А.
Держу нож так, чтобы лезвие было направлено на нее. Впервые начинаю сомневаться, дойдет ли дело до того, чтобы им воспользоваться. В ней есть что-то, что начинает мне нравиться. Нет, не то чтобы я смягчился, и уж предложения я ей точно делать не буду, но я начинаю раздумывать, есть ли необходимость ее кромсать.
Я не совсем уверен в том, что делать дальше, а ей, судя по всему, только этого и надо.
— Так что ты будешь делать с этой информацией? — спрашивает она.