— Переведи текст, — попросил он Риссу. Та кивнула, опустила жезл и принялась читать:
Долго я искал того,
кто открыл бы мне тайну жизни.
Обращался я ко многим богам,
но откликнулся мне лишь Страж Смерти.
Он открыл мне ворота
и предложил мне вкусить Вечности…
Она запнулась.
— Текст частично сколот, — пояснила она. — Это одна из ритуальных надписей. Люди и многие другие расы полагают, что Наата — злобный бог, готовый истребить все живое и тем живущий. Они взывали ко всем мыслимым силам, чтобы те позволили покойнику поскорее покинуть загробный мир — по их представлениям, место мучений — и вновь вернуться в мир живых. Здесь выбито начало одной старинной легенды…
— Так они понимают Наату? — указал Нламинер на многорукое, зубастое и вооруженное устрашающим количеством клинков чудище, которое выглядывало из-за трона, хищно усмехаясь зрителям.
Рисса потрясла головой:
— Возможно.
Он не стал развивать эту тему, тем более что в божествах разбирался довольно слабо.
— Что будем делать теперь? — спросил он взамен. Рисса повернула к нему ярко-янтарные глаза и долго смотрела куда-то сквозь него.
— Откроем дверь, — ответила она. — Доберемся до печати, которая должна не пропускать нежить в наш мир, и посмотрим, что с ней стало.
— Там кто-то есть? — спросил Нламинер, изучая дверь и осторожно ощупывая косяк, детали рельефа, — все, что могло бы дать ключ к тому, как ее открыть максимально бесшумно.
— Там нас ждет целая армия, — было ему ответом, и сказано это было совершенно серьезно. Нламинер едва не выронил свой инструмент.
— Очень вдохновляет, — проворчал он, продолжая изучать замки.
Наконец раздался едва слышимый щелчок, и дверь распахнулась.
…Они шли по просторному проходу, и умершие — в виде памятников, надгробий, простых могильных плит — были с ними. Ничто человек так не задабривает, как смерть. Ничто человека так не пугает, как смерть. Даже те, кто уверовал в перерождение духа и бесконечную цепь существования, не избавлен от древнего, примитивного, но неумолимого инстинкта — беги от смерти прочь, спасайся!
«Все ли этому подвержены?» — думал он впоследствии. Поскольку, если оставаться честным, в тот момент ему было не до философии. Вышагивая рядом с невозмутимой Риссой, он прилагал все усилия, чтобы не удариться в панику. Невероятная, почти идеальная чистота здесь, в гробницах, и терпкий, слабый запах, ничего общего с тленом и временем не имеющий, не помогали ему отвлечься от мрачных мыслей. После двух схваток с могущественной нежитью один и тот же навязчивый мотив преследовал его во снах — что он бежит, убегая от орды преследующих его оживших мертвецов, а тело слушается его все меньше, а тело его стареет, распадается, превращается в груду такого же мертвого истлевшего праха, из которого состоят его преследователи…