…В голову, завершая раздумье, стучится четверостишие Вл. Соловьева из «Песни офитов», -
Пойте про ярые грозы.
В ярой грозе мы покой обретаем.
Белую лилию с розой,
Да, конечно:
— Сложно, очень сложно!
3-го августа.
Пермь — Свердловск. Красиво. Суровый хвойный пейзаж, особенно строгий на фоне серого облачного дня. Едем быстро, летят мимо домики, станции…
Свердловск (12 ч. дня).
Тот же знакомый прекрасный вокзал, широкая лестница, просторная зала. Помню ее всю облепленную спящими чехами, нашими сибиряками: ехал в Омск из Перми, только что взятой пепеляевской армией… Теперь чисто, чинно.
Над дверью вокзала большой красный плакат, видимо, только что водруженный:
Ein herzliches Gruss dem Deutschen Proletarien vo uralischen Eisenbahnarbeitern[345].
Записал буква в букву. Неграмотно, но зато от чистого сердца.
У плаката зеваки, бесплодно силящиеся его расшифровать. Какой-то осанистый товарищ менторски разъясняет, что «это им насчет Амстердама». Подробностей, к сожалению, не расслышал.
Завтра из Перми приезжает немецкая рабочая делегация, и идет подготовка к встрече. Повсюду ее фетируют, и она очарована радушной страною советов.
И в самом деле — что может быть лучше ее?!
Как бы то ни было, ведется большая игра, и ради ее приза, пожалуй, стоит рискнуть.
…Однако, нужно торопиться записать московские впечатления. Пока еще Россией полны и сердце, и глаза, и голова…
Помню, как по мере приближения Москвы, она преображалась в сознании, в душе. На чужбине, в эмиграции, издалека — она ощущалась огромным символом России, захватывала исторической величественностью, светилась в ореоле горя и славы. О ней мечталось, словно о Риме Третьем, и любовь к ней окутывалась атмосферой своеобразного романтизма. Сказывался «пафос дистанции»…
Но вот она все ближе и ближе. Ее облик начинает уже восприниматься конкретнее, облекается в плоть и кровь. Она постепенно переходит в иной план сознания. Годы разлуки с нею, годы эмиграции представляются уже чем-то случайным, не реальным, эфемерным. Слава Богу, они — в прошлом. Москва близко. Она — перед глазами.
Да, сердце не ошиблось, когда в 20-м году сказало внятно, повелительно:
— Россия, Россия quand-même!.. (несмотря ни на что — фр.).
…Загородные дачи. Дачные поезда. Служилый люд течет на службу… Покупаю вишен на четвертак… Мелькают знакомые платформы… Оживает минувшее… Вот-вот на небесном фоне загорится и золотая шапка Храма Христа.
Уже иначе ощущается Москва. Лицом быта, милого, неизменно ароматного обращается она к душе. Знакомые улицы, церкви, площади, знакомые дома. Куда ни глянь — кусочки дорогих воспоминаний юности, студенческой поры. О, эти кривые переулочки Арбата! Или веселый шум Театральной площади! Или закат у памятника Гоголя, -