Движемся. Сначала, предъявив какое-либо удостоверение, нужно получить билетик, затем перейти площадь и стать в черед уже у самого мавзолея. Иду. Вечереет…
Деревянный, весь прямоугольный, мавзолей и по внешности производит впечатление какой-то приятной простоты. Вокруг него, за оградою, цветы: только розы, штамбовые розы. Надпись: ЛЕНИН.
Вообще, чувствуется вкус, выдержанный, строгий стиль. Ни крикливости, ни плакатности. Никаких сентенций, лозунгов, изречений. Извне — прекрасные розы и четкие контуры прямых углов, внутри — черное дерево и красная материя, оформляемые тоже прямоугольниками. Часовые. Строго, истово, благородно. Какое разительное и эстетически отрадное отличие от привычных «ленинских уголков», миллионами рябящих в глазах…
Общая обстановка «настраивает». Пока ждешь, продвигаясь в очереди, — слушаешь бой спасских часов, так глубоко западающий в душу, смотришь на кремлевские стены, на Лобное место, на неизъяснимо чарующий храм Василия Блаженного… — и невольно охватывает возвышенное, сосредоточенно серьезное чувство. Мелькают мысли об исторической значительности нашей эпохи, о связи настоящего с прошлым, о том, что не случайна вот эта бесконечная змея странников, и что никакие силы в мире не вычеркнут из русской истории этого мавзолея. Он — внешний знак русской идеи, не только русской эмпирии…
Вступаем внутрь. Прохладно. Тихо. Электрический свет. На лицах — волнение, понятное, естественное… В сознании — взволнованное ожидание: «сейчас увижу; не видел живого — взгляну на мертвого». Льва Толстого тоже видел только в гробу: на похоронах в Ясной Поляне.
Вот и гробница. Лежит под стеклом, виден со всех сторон, в одном из стекол лицо отражается, в отражении своеобразно оживляясь. Лежит во френче. Лицо мертвое, восковое, знакомое по стольким фотографиям. Несколько лишь неожиданен явственно рыжеватый цвет усов. Руки маленькие, и весь миниатюрный. Характерный лысый череп.
«Отсюда, мертвый, он правит Россией еще жестче и державнее, чем правил живой», — вспомнились слова какого-то иностранца. В этих словах — и правда, и ложь: теперь правит его имя, а не он сам…
Проходим медленно, не останавливаясь. Все глаза, все взгляды прикованы к одной точке… Выходим… Площадь… Мальчишки пристают с жетонами, медальонами: на память. Совсем как с иконками у святых мест. C'est l'usage (таков обычай — фр.)…
С восьми часов начинают пускать паломников, в течение часа-полутора (по будням только иногородние), и непрерывная, широкая волна — сотни, тысячи — ежевечерне льется: взглянуть на ставший прахом дух великой эпопеи…