Вахтангов (Херсонский) - страница 106

Крайним воплощением такого пассивного направления в искусстве был натурализм, серые однообразные «бытовые спектакли». Натурализм препятствует активно, действенно выразить свое отношение к жизни. Стало быть, революция и натурализм в искусстве несовместимы! Натурализм — первый и очень распространенный тормоз на пути развития нового искусства, которое должно быть рождено революцией.

Это первый вывод Вахтангова.

К моменту возникновения Московского Художественного театра в прежних театрах господствовали рутина, штамп, уродливая, внешняя театральность, нестерпимая фальшь и пошлость. Художественный театр начал с борьбы за очищение театра. Он боролся за правду и чистоту человеческих переживаний, за правду в изображении жизни, за приближение искусства к истокам психологии вообще и к очищенной от штампа психологии творчества в частности.

Но, очищая театр от театрального штампа и фальши, К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко не были свободны от натурализма. Это выражалось в стремлении сделать актера нейтральным и как бы объективным фотографом человеческих типов, характеров, переживаний, а каждую работу театра уподобить научно-экспериментальному слепку с жизни, какою она представляется нашему непосредственному чувственному опыту, без глубокого анализа общественных явлений, без последовательной защиты художественными средствами каких-либо философских и политических идей. Актеры Художественного театра, в своей массе, приучались играть психологически точно, но мелко: изображать, главным образом, течение частностей жизни, не стремясь к созданию крупных и ярких, обобщенных художественных образов.

Но дело не только в раскрытии индивидуальных черт, но и в их общественной природе, в реальных общественных связях. Это уже начинал было делать Художественный театр, но делал очень робко и со старых, то есть буржуазно-интеллигентских, позиций. Надо быть решительнее, надо быть определеннее и выразить все свои ощущения, все мысли, всю критику старого мира с новых (это главное!) позиций, которые даны революцией, на которых стоит народ-победитель, народ, творящий революцию.

Это второй, еще более важный вывод.

Можно ли добиться такой определенности, если форма спектакля, форма созданного актером образа будет расплывчата, субъективна, случайна или стихийна? Конечно, нет. Необходимо создавать в каждом спектакле форму четкую, ясно и резко выраженную, подчиненную единой цели спектакля, единой мысли, его направляющей. Режиссер и актеры имеют в самом театре неисчерпаемые, никем еще до конца не использованные средства, чтобы создавать такую форму… Чтобы театр стал действенным, активным, чтобы он применил все средства для воздействия на сознание зрителя (а этого требует революция), надо вернуть театру театральность, надо использовать весь арсенал его оружия, — не только переживание, мысль, слово, но и движение, краски, ритм, выразительность жеста, интонаций, изобразительную силу декораций, света, музыки, — все бесконечное разнообразие театральной техники, которым Вахтангов уже владеет, а еще больше то, которым, он знает, можно овладеть — находя, открывая, изобретая все новое и новое во время работы.