Дровосек, конечно же, обеспечил начальника своей службы безопасности спутниковой связью. Спускаясь по застланной потертым ковром лестнице пансионата «Озеро» на второй этаж, где находились апартаменты шефа, Пухов вышел на внутренний коммутатор Минобороны, услышал голос бывшего сослуживца. Тот нынче был в немалых чинах, считался старшим от Минобороны в такой экзотической межведомственной организации, как Федеральный центр по борьбе с терроризмом. Не давая ему вспомнить, что он полковник на генеральской должности, а Пухов — никто, майор напористо, по-командирски осведомился, как быстро он сможет попасть в станицу Отрадную. Тот ответил, что через час сорок из Чкаловска в Бердянск вылетает самолет-госпиталь. «Зачем тебе туда? — Бывший сослуживец все-таки вспомнил, кто сейчас он и кто сейчас Пухов. — Там стреляют, а ты богатый человек, охраняешь жирного клопа, который пьет нашу кровь. Откуда звонишь, майор, из сауны, казино или бардака?»
Пухов хотел сказать ему про мать, но не сказал. Он никогда никому ничего не говорил без крайней на то необходимости. Пока майор еще не решил, существует ли необходимость делиться с кем бы то ни было информацией, что его глухонемая мать изрешечена гулийскими пулями на крыльце собственного дома по улице Карла Либкнехта в станице Отрадная Бердянского района Ставропольского края. Не то чтобы майор никому не доверял. Вопрос доверия в повестке дня вообще не значился. Майор давно — с самой первой своей самостоятельной операции на границе Анголы и Намибии — жил и действовал вне такого умозрительного критерия, как доверие к отдельному ли конкретному человеку, ко всему ли мнимо приверженному идеям гуманизма человечеству.
Он твердо знал, что в любой, касающейся лично его информации заключен некий сокровенный смысл (детонатор), в перспективе не сулящий майору ничего, кроме взрыва. Следовательно, неразумно было делиться с кем бы то ни было какой бы то ни было информацией, хотя бы до первичного проникновения (определения класса заложенного взрывного устройства) в этот смысл.
«Ты не поверишь, — сказал, впрочем, Пухов бывшему сослуживцу истинную правду, — но я собирался купить там себе дом. И самое печальное, — вздохнул, — внес задаток. Не в курсе, нотариальная контора на улице Либкнехта цела?» — «Если они сегодня оттуда не уйдут, там вряд ли останется хоть один целый дом, — заметил собеседник. — Там происходит что-то странное… — замолчал. — Темнилово гонишь, майор. Дом, задаток… За фуфло держишь? Я тебя вписываю в полетный лист. Хочешь, официально прикомандирую как спеца-советника? Получишь командировочные, как в горячей точке. Хотя что для тебя наши командировочные? Так, на пиво… Туда сейчас все начальство летит, как с цепи сорвались. Я позвоню на этот летающий госпиталь, чтобы без тебя не трогался». — «Не горячись. Пусть летят по расписанию, не ждут, если опоздаю. — Стопроцентная ясность тут тоже отнюдь не требовалась. Майор давно усвоил, что чем меньшему числу людей известно, где он в настоящий момент находится и что делает, тем лучше. — Еще одна оказия намечается». — «Не п… Район вкруговую закрыт. Даже если сам на «Миге» полетишь, собьют, — не поверил бывший сослуживец. — Слушай, майор, сколько тебе платит этот твой… как его… Дровосос? Кровосек? Начфин, сука, в его банк наши пенсионные деньги запихнул. Скажи ему: зажмет, не жить, нам терять нечего!» — «У меня есть вакансия, — сказал Пухов. — Приходи, узнаешь сколько платит». — «Лучше пулю в лоб, чем выносить горшки за этой мразью!» — с чувством произнес бывший сослуживец. Зачем им Отрадная? — быстро спросил майор. — Там же ничего нет». — «А больница? — возразил собеседник. — Новое родильное отделение пристроили». — «Кто?» — наконец задал Пухов последний и самый важный вопрос. «Что-то ты пропал, — встревоженно произнес полковник на генеральской должности, хотя слышимость оставалась великолепной. — Напомни-ка номеришко твоего пейджеришки?» Пухов напомнил номеришко пейджеришки, и через мгновение на зкранчике появилось короткое слово: «Hyp».